Шлея и Дьюи, Уильяма Дина Хоуэллса, Ремингтона, Карнеги, Джеймса Хилла, Рокфеллера и Джона Дрю – популярнейших фигур двадцатилетней давности, – для маленького мальчика в них не было ничего вдохновляющего.[78] В этом списке есть и хорошие люди, в особенности Дьюи и Хилл, но это не те люди, к которым маленький мальчик может потянуться душой, люди не того масштаба, как Джексон Каменная Стена, отец Дамиан, Джордж Роджерс Кларк, майор Андре, Байрон, Джеб Стюарт, Гарибальди, Диккенс, Роджер Уильямс или генерал Гордон.[79] Ну совсем это не такие люди. Ни в одном из них не было высокой героической ноты, внятно и отчетливо призывавшей к чему-то, находящемуся за пределами обыденной жизни. Позднее, когда подрос, я стал восхищаться и другими американцами этого поколения – Стэнфордом Уайтом, Э. Г. Гарриманом и Стивеном Крейном. То были фигуры более романтические, люди высоких чаяний и великой веры в свое дело, которые смогли подняться над мелкими идеями американских девяностых годов – Гарриман со своей трансконтинентальной железной дорогой, а Уайт – с его новым видением американского зодчества. Однако в мое время трое этих людей, чьи свободные души не способны были ни к какому лицемерию, не пользовались такой уж громкой известностью.[80]
Когда пройдет еще лет десять, сын придет ко мне и попросит: «Папа, покажи мне хорошего человека», надеюсь, что мне будет в кого ткнуть пальцем, кроме изворотливых политиков и корыстолюбцев. Некоторые из тех, кто в 1917 году сел за свои убеждения в тюрьму, принадлежат к моему поколению, – некоторые из тех, кто оставил руки и ноги во Франции и вернулся назад, проклиная не Германию, а государственных служащих – тех, что воевали, не вылезая из своих кресел. Даже в моем поколении были писатели, которые бесстрашно поднимали голос против лицемерия, обмана и коррупции, – Каммингс, Отто Браун, Дос Пассос, Уилсон, Фергюсон, Томас Бойд.[81] Среди политиков были молодые люди вроде Кливленда и Брюса в Принстоне, имена которых попадали в газеты, когда им не исполнилось еще и двадцати, потому что они критиковали, а не принимали слепо те институты, под властью которых жили. Да, будет нам что показать своим сыновьям, во что ткнуть пальцем и сказать – нет, не «Вот идеальный человек», но: «Вот человек, который действовал, который считал, что жизнь может быть более полной и свободной, чем сейчас, который надеялся, что может этому поспособствовать».
С женщинами моего поколения возникает несколько иная трудность – я имею в виду молодых женщин, которые начинали как эмансипе, а теперь держат младенцев у груди. Лично я вряд ли бы когда влюбился в старомодную девицу, как никогда не влюбился бы в амазонку, – но я считаю, что в целом молодые женщины из состоятельных средних классов несколько уступают мужчинам. Я имею в виду женщин зависимых, бывших светских девиц. В юности она была слишком занята, так занята, что ей некогда было получать образование, и того, что она знает, она поднахваталась у умных мужчин, с которыми ее ненадолго сводила судьба. Куда более симпатичный тип – работающие девушки из среднего