смерти и лучше справляются со вспышками гнева и отчаяния, чем взрослые. Но я не из таких. Конечно, когда Джейкоб в детстве где-нибудь терялся, у меня начинало сосать под ложечкой, но не оттого, что я беспокоился о нем. А оттого, что меня назвали бы плохим, даже ужасным братом, если бы узнали мои мысли: может, его вообще не найдут, и я смогу жить спокойно.
Раньше мне, бывало, снилось, что мой брат нормальный. Знаете, можно ссориться и даже подраться из-за ерунды – например, кто будет щелкать пультом телевизора или сидеть на переднем сиденье в машине. Но мне никогда не позволяли драться с Джейкобом. Даже когда я забыл запереть дверь в свою комнату, а он зашел и взял мой CD-диск для своего криминалистического эксперимента; даже когда в детстве он в мой день рождения ходил вокруг праздничного стола, таскал и съедал куски торта с тарелок моих друзей. Мама сказала, что это наше домашнее правило, и объяснила его так: Джейкоб не такой, как мы все. Представляете? С каких это пор инаковость дает вам особые права в этой жизни?
Проблема в том, что инаковость Джейкоба не ограничивается самим Джейкобом. Это как однажды мамина красная рубашка полиняла в стиральной машине и вся моя одежда приобрела розовый оттенок: синдром Аспергера у брата меня тоже изменил. Я не могу пригласить друзей к себе домой, вдруг Джейкоб сорвется? Если мне было странно смотреть, как мой брат писает на батарею, чтобы посмотреть, как от нее поднимается пар, что подумали бы мои школьные приятели? Что я тоже урод, раз живу вместе с таким.
Чистосердечное признание номер один: когда я иду по коридору в школе и замечаю в другом конце Джейкоба, то намеренно меняю маршрут, чтобы не столкнуться с ним.
Чистосердечное признание номер два: однажды, когда дети из другой школы стали смеяться над Джейкобом, который пытался играть в кикбол – жуткая куча-мала, каких не бывало, – я притворился, что не знаю его, и потешался над ним вместе с другими.
Чистосердечное признание номер три: я и правда верю в то, что мне перенести это было тяжелее, чем Джейкобу, так как он по большей части не замечает, что люди его сторонятся, а я сам на сто процентов уверен, что, глядя на меня, они думают: «О, это брат того странного парня».
Чистосердечное признание номер четыре: я обычно не размышляю о том, что когда-нибудь заведу детей, но, если мне в голову вдруг приходит такая мысль, это пугает меня до смерти. Вдруг мой сын будет как Джейкоб? Я уже провел детство, возясь с аутистом; не знаю, смогу ли я заниматься этим всю жизнь.
Каждый раз, как я вспоминаю о чем-нибудь из этого, чувствую себя дерьмом. Я почти бесполезен: не родитель Джейкоба и не один из его учителей. Я здесь просто как альтернатива, чтобы мама могла перевести взгляд с Джейкоба на меня и оценить, насколько велика разница между аутистом и так называемым нормальным ребенком.
Когда та девочка предложила мне поехать в Лагерь Иисуса, я спросил ее:
– Будет ли там Иисус?
Она смутилась, а потом ответила «нет».
– Ну, – сказал я, –