мудрецов сломали на этих вопросах зубы! Разве бумага, чернила, слова письма знают адрес, написанный на конверте? Вглядываясь в себя, мы лишь опознаём, – повернулся отважно к Шанскому, – головоломно-сложный, нарочито вроде бы запутанный текст. Видим – да, послание, но вряд ли кому-то когда-то дано будет его исчерпывающе и внятно дешифровать, тем паче – понять назначение.
– Как беден наш язык! Хочу и не могу! – вздохнул Головчинер.
– Не накапливает ли искусство индивидуальные версии дешифровки? Объективное ведь всего лишь сумма субъективного!
– Вшивые о бане! – гоготнул Бызов.
– Постой, постой, шифр-содержание… вне формы, то бишь шифра, нет содержания, форма воплощает-выражает, о-о-о, – воспылал Шанский, – ты, друг Бызов, оказывается, законченный супермен-новатор, хотя крикливо прикидывался весь вечер закоснелым охранителем основ! Поскольку информационные структуры являются опорными не только в живой природе, кое-что рискну добавить к твоим догадкам. Как нас учили? – посмотрел на теоретика, – голограммы-невидимки терпеливо, в потенциальной готовности откликаться на прозрения художников, хранят контуры и свойства неведомого. Так? Почему бы образам искусства не опознавать и вылавливать содержания форм-голограмм из тайн пустоты и вместо лазера-микрофона транслировать хорал Неба…
– Ну-у-у, дружище Шанский играючи превзошёл безумствами мою скромненькую гипотезу, – гоготал Бызов.
– А что? Русский человек широк, его не сузить, не ограничить, ему в объективных законах природы тесно, ищет антинаучные лазейки в запредельность.
– Русский человек, в запредельность норовишь по израильской визе смыться?
– Хотя бы и так! – смеялся, радуясь, что удачно поддели, Шанский.
– Послушайте, Анатолий Львович, – встрепенулся Головчинер, – был у нас в «Физтехе» талантливейший теоретик-отступник, некто по имени Феликс Гаккель. Он уверовал в обратимость времени, с пеной у рта доказывал, что скорость света вовсе не предельная величина, Эйнштейну пенял за отвержение эфира. Отважного упрямца на учёных советах уламывали, нет и нет, в мировом эфире, кричал, находится потерянный недотёпой-Эйнштейном ключ к теории единого поля.
– Что-что, мировой эфир как структурированный информационный ресурс? – перебил Бызов, – мне бы с вашим теоретиком потолковать, обнаружатся, думаю, точки соприкосновения с волновой гипотезой… математически описывал биосферу и ноосферу? Волновые сигналы генов можно закоммутировать с информационными полями космоса…
– Между кем и кем коммуникация?
– Ну-у, куцее моё воображение рисует архив судеб, прошлых и будущих, эдакие небесные досье… генетическая коммуникация замыкается на том ли, ином досье.
– Во сне? – очнулась под общий смех Милка.
– Мы собиратели