что поделаешь, раньше не получилось. Всё дела, дела.
– У меня домашки куча, пусть Шон сходит.
– Сомневаюсь, что Шон там с кем-нибудь подружится.
– Можно подумать, я подружусь, – с тоской отозвалась Кейт.
Мама повернулась к ней. Каштановые волосы, которые она старательно завила и начесала утром, к вечеру снова повисли унылыми прядями, следов макияжа почти не осталось. Ее круглое, пухлощекое лицо выглядело бледным, потускневшим. Фиолетово-желтая, вязанная крючком жилетка – прошлогодний подарок на Рождество – была застегнута сикось-накось. Не сводя взгляда с Кейт, она подошла и села за стол.
– Можно я кое-что скажу, а ты не будешь кусаться?
– Это вряд ли.
– Мне жалко, что у вас с Джоанни все так получилось.
Кейт чего угодно ожидала, но не этого.
– Да ну, ерунда.
– Нет, не ерунда. Я слышала, у нее теперь своя компания, и довольно непутевая.
Кейт хотела было ответить, что ей все равно, плевать с высокой колокольни, но вдруг с ужасом почувствовала, как защипало в глазах. Накрыло воспоминаниями: вот они с Джоанни на ярмарке, катаются на каруселях, вот сидят возле конюшни, обсуждают, как весело будет учиться в старших классах. Она пожала плечами.
– Угу.
– Иногда в жизни бывает трудно. Особенно если тебе четырнадцать.
Кейт закатила глаза. Можно подумать, мама хоть что-то понимает в проблемах подростков, представляет, как это тяжело.
– Ни хрена себе новости.
– Я сейчас притворюсь, что этого слова от тебя не слышала. Это будет нетрудно, ведь больше я его никогда не услышу, правда?
Кейт вдруг страшно захотелось быть похожей на Талли. Талли не сдалась бы вот так запросто. Наверняка бы еще и закурила на глазах у матери, посмотрела, что она на это скажет.
Мама пошарила в бездонном кармане юбки и достала сигареты. Прикуривая, она все не сводила взгляда с Кейт.
– Ты знаешь, что я тебя люблю, во всем поддерживаю и никому не позволю тебя обижать. Но, Кейти, я не могу не спросить: чего ты ждешь?
– В смысле?
– Ты целыми днями торчишь дома, читаешь и делаешь домашку. Разве так с людьми знакомятся?
– Да никто не хочет со мной знакомиться.
Мама ласково погладила ее по руке:
– Не стоит сидеть и ждать, пока кто-нибудь другой придет и изменит твою жизнь. Вот ради чего женщины вроде Глории Стайнем жгут бюстгальтеры[13] и устраивают демонстрации в Вашингтоне.
– Ради того, чтобы я могла завести друзей?
– Ради того, чтобы ты могла стать кем угодно – кем захочешь. Ведь вашему поколению так повезло. Можете выбирать, кем быть. Но иногда ради этого приходится рискнуть. Сделать первый шаг. Я одно могу сказать: сожалеть в жизни приходится только о том, на что когда-то не решилась.
В голосе матери Кейт вдруг почудилось что-то непривычное, в слове «сожалеть» звякнула нотка грусти. Но, впрочем, что могла мама знать о кровавой борьбе за популярность в старшей школе? С тех пор, как она сама была подростком,