бо ныне сташа стязи Рюриковы,
а друзи́и Давидовы;
но розино ся им хоботы пашут,
копиа поют на Дунае[65].
Владимир Старый, прижизненный портрет. (Золотая монета Владимира Святославича. Тип 1)
МОЛИТВА-ПЛАЧ ЯРО́СЛАВНЫ Яро́славнын глас <стена> слышит[66],
зегзицею незнаемь рано кычеть:
«Полечу, рече, зегзицею по Дунаеви,
омочю бебрян рукав в Ка́яле реце,
утру князю кровавыя его раны
на жестоцем его теле»[67].
Ярославна рано плачет
в Путивле на забрале[68], а́ркучи:
«О ветре-ветрило!
чему, господине, насильно вееши?
Чему мычеши хино́вьскыя стрелкы
на своею не́трудною крыльцю
на моея лады вои?
Мало ли ти бяшетъ горе́
под о́блакы веяти,
лелеючи кора́бли на Сине море?
Чему, господине,
мое веселие по ковылию развея?
Яро́славна рано плачет
Путивлю городу на забороле, а́ркучи:
«О Днепре Словутицю[69]!
ты пробил еси каменныя горы
сквозе́ землю Половецкую,
ты лелеял еси на себе
Свято́славли на́сады до плъку Кобя́кова,
възлелеи, господине, мою ладу к мне,
абых не слала к нему слез
на море рано.
Ярославна рано плачет
к Путивле на забрале, а́ркучи:
«Светлое и тресветлое слънце!
всем тепло и красно еси,
чему, гсподине,
простре горячюю свою лучу
на ладе вои?
В поле безводне
жаждею им лучи съпряже́,
туго́ю им тулии затче́».
ПЕСНЬ 16. Побег Игоря из плена Прысну море полу́нощи,
идут смо́рци мьглами;
Игореве князю Бог путь кажет
из земли Половецкой на́ землю Рускую,
к о́тню злату столу.
Погасоша вечеру зари,
Игорь спит, Игорь бдит,
Игорь мыслию поля мерит
от Великаго Дону до Малаго Донца.
Ко́монь в полу́ночи
Овлур свисну за рекою,
велит князю разумети:
князю Игорю не быть[70].
Кликну, стукну земля,
въшуме трава,
вежи ся половецкии подви́заша,
а Игорь князь
поско́чи горнастаем к тро́стию,
и белым гоголем на́ воду;
въвръжеся на́ бръз ко́монь,
и ско́чи с него бо́сым влъком[71],
и потече к лугу Донца,
и полете соколом под мьглами,
избивая гуси и лебеди
завтраку, и обеду, и ужине.
Коли Игорь соколом полете,
тогда Влур влъком потече,
труся собою студеную росу,
претръгоста бо своя бръзая ко́моня.
Донец рече: «Княже Игорю!
не мало ти величия,
а Кончаку нелюбия,
а Рускои земли веселиа».
Игорь рече: «О Донче!
не мало ти величия,
лелеявшу князя на влънах,
стлавшу
<p>65</p>
Того старого Владимира не льзе бе пригвоздити к горам Киевским: сего бо ныне сташа стязи Рюриковы, а друзии Давидовы; но розино ся им хоботы пашут, копия поют на Дунаи.
Старый Владимир – Владимир I Святославич, который был самодержцем Русской земли, состоявшей из трёх областей («земель»): Киевской, Новгородской и Тмутороканской. С этим связана форма личного княжеского знака Владимира – трезубец, в отличие от личного знака великих князей, предшественников Владимира, от Рюрика до Святослава, отца Владимира – двузубец.
«Старый Владимир» трудился, присоединяя новые земли к Русской земле. Поэтому его нельзя было удержать, «пригвоздити к горам Киевским», ограничив власть Киевом, как это произошло с двоюродным братом Игоря Святославом из рода Ольговичей, «грозным велим Киевским» – договором с Рюриком Ростиславичем из рода Мономаховичей Святослав был «пригвожден к горам Киевсим», где находился дворец великих князей, его власть распространялась только на Киев, а власть Рюрика на Киевскую землю. Поэтому и стяги-знамёна стали «самостоятельными»: одни Рюриковы, а другие Давидовы.
Копия поют. – На этот счет существует знание, полученное не из вторых рук, а из авторитетного источника. Б. А. Рыбаков в 30-е годы был очевидцем красной конницы на походе, когда пики всадников, поставленные вертикально у седел, пели на ветру, как Эолова арфа (Рыбаков Б. А. Устный рассказ во время беседы при обсуждении моего перевода «Слова» в октябре 1994 г.).
Но в бою копья жужжат, когда во время битвы их бросают, поражая врага. Именно поющие-жужжащие копья действуют у Гомера в сюжете об Энее: Эней «быстро пошёл сквозь гремящую брань, сквозь жужжащие копья» (Hom. Il. V, 167).
Хоботы, длинные острые концы треугольных стягов (знамён) развеваются на ветру.
Копие – старославянизм, в древнерусском – «копье». Старославянская форма являлась главным обозначением этого вида оружия, упоминаемым рядом с именем Христа. У неправославных славян термины, восходящие к прасл. *kopьje («копье»), были несколько оттеснены другими синонимами (Одинцов, 1988. С. 112). Этот вывод следует признать косвенным доказательством, что автор был православным славянином и в своей деятельности пользовался богослужебной литературой (форма «копие» по всему тексту памятника).
На Дунаи. – Если Дунай здесь не фольклорный образ реки, связанный с событиями или переживаниями действующих лиц, как в плаче Ярославны, а гидроним, то интересы Давыда Ростиславича на Дунае, отказавшегося идти на половцев с другими князьями, в числе которых был его брат Рюрик, могли быть связаны с дунайскими владениями его дядей, Мстислава и Василька, сыновей Юрия Долгорукого, которым византийский император Мануил в 1162 г. дал («дасть царь»): Васильку Юрьевичу четыре города «в Дунае», а Мстиславу «волость Оскалана». Эти владения считались владениями тавроскифов, то есть Руси. В связи с этим можно выдвинуть предположение, не таящее в себе опасность ошибки, что в этих владениях возникло русское население (см. Пашуто, 1968. С. 192, 338. № 48).
<p>66</p>
Ярославнын глас слышит: зегзицею незнаемь рано кычеть… – Ярославнын глас слышит – кто? Чтобы избежать этого вопроса в виду отсутствия очевидного ответа, к слову слышит присоединяют возвратную частицу ся – слышится. Но это спорное решение вопроса, на наш взгляд, при наличии в произведении, как отметил Б. М. Гаспаров, «сложнейших соотнесений между различными точками повествования, а также изощрённых параллелизмов» (Гаспаров, 2000. С. 449). К «сложнейшим соотнесениям» между плачем-молитвой Ярославны и судьбой Игоря относим два факта: а) подходящие условия для бегства Игоря из плена после молитвы Ярославны; б) паломничество Игоря из своей отчины, Новгород-Северского, где находилась к тому времени его жена Ефросинья Ярославна, в Киев на поклонение образу Богородицы Пирогощей, которая относилась к типу Влахернской Богородицы Умиления. Это событие представлено в произведении как центральное после побега Игоря из плена. Киевский Великий князь Святослав и его бояре тут не упомянуты. Если паломничество Игоря не связывать с плачем-молитвой Ярославны, тогда оно теряет свой смысл. Ясно одно, Ярославна молилась Богородице Пирогощей в образе её символов «град», «стена непобедимая».
Ср. богородичны: «Тебе град и пристанище имамы»; «стена непобедимая нам християном еси Богородице Дево». С этими фактами связан перевод «Ярославнин голос <стена> слышит – <Богородица Пирогощая>. Но стилистически оправдана и форма «слышится» в виду существовашего обычая с древнейших времён: во время бед и военных опасностей подниматься на городскую стену и совершать определённые действия или ритуалы. Этот русский обычай поддаётся отождествлению в основных чертах с троянским обычаем, описанным Гомером. Ахейцы уже под стенами Трои. На городской стене находится царь Приам, отец Гектора; на другой стороне стены, отдельно от мужчин, Гекуба, мать Гектора. Оба они умоляют сына не вступать в поединок с «лютым» Ахиллом, он «могучее» Гектора. Сын не внемлет их мольбам. А когда «Гектор пал под рукой Ахиллеса», Андромаха, жена Гектора, занятая дома рукодельем, «услышала крики и вопли на башне». Она быстро встала, позвала двух прислуниц и велела идти за ней: «посмотрю я, что совершилось? / Слышу почтенной свекрови я крик… / Быстро на башню взошла и, сквозь сонм пролетевши народный, / Стала, со стен оглянулась кругом и его увидала // Тело, влачимое в прахе…». Элементы одежды Андромахи напоминают древнерусские: «Навзничь упала она и, казалося, дух испустила. / Спала с неё и далёко рассыпалась пышная повязь, / Ленты, прозрачная сеть (закрывающая лицо. – Л. Г.) и прекрасноплетёные тесмы; / Спал и покров (на голову. – Л. Г.), блистательный дар золотой Афродиты… / Вкруг Андромахи невестки её и золовки, толпяся, // Бледную долго держали… (Hom. Il. XXII, 25–85; 445–475). Далее причитиния-плач Андромахи по Гекторе. Как видим, Андромаха была не одна на городской стене. Перед этим, находясь в доме, услышала голос свекрови, плачущей о Гекторе. Не одна была, конечно, и Ярославна на башне городской стены Путивля. И её голос, как голос Гекубы, а затем и Андромахи, мог слышится горожанам. И тем не менее прилюдные плачи Гекубы и Андромахи – это одно, а плач-моление Ярославны, обращённое к природным стихиям – дело иное. Ср. в «Сказани о Борисе и Глебе»: (Борис) «вълезъ въ шатьръ свои, плакашеся (молился) съкрушенъмь сьрдьцьмь, а душею радостьною, жалостьно гласъ испущааше: «Сльзъ моихъ не презьри, владыко…» и пр. (ПЛДР, 1978. С. 284). (Далее см. статью комментария № 70 на слово «лада»).
<p>67</p>
Полечю, рече, зегзицею по Дунаеви; омочю бебрян рукав в Каяле реце, утру Князю кровавыя его раны на жестоцем его теле.
Дунай – это живая вода, Каяла – мертвая. В фольклорной традиции мертвая вода, как и живая, необходима для исцеления ран или сращивания разрубленных частей трупа погибшего воина. Однако в мировом фольклоре кукушка, приносящая живую и мертвую воду, не засвидетельствована. В русских сказках эту роль выполняет ворон. Примечательно, что в скандинавской поэзии к ворону применялся кеннинг (метафорическое выражение) «кукушка трупов»: «Я видел, как кукушка трупов поднималась» (Мельникова, 1977. С. 104, 105. Примеч. № 234).
Представление о вороне, «кукушке трупов», могло быть занесено на Русь скандинавами. Однако подобные метафорические выражения бытовали и в русском языке: вместо волка употреблялась метафора «лютый зверь», его эпитеты «сивопряный», «лихошерстный» (Киреевский, 1977. С. 57).
<p>68</p>
Ярославна рано плачет Путивлю городу на забороле. – Игорь был князем Новгород-Северским, но Ярославна могла оказаться в Путивле по двум причинам. Во-первых, существовал обычай провожать воина-мужа молодой жене «за два рубежа»: «…князь Саур сын Ванидович… в поход пошел… Провожала его молодая жена, / Провожала она его за два рубежа, / От третьего назад воротилася. / Входила она на вышку на высокую (ср.: «Ярославна рано плачет в Путивле на забрале», на городских стенах, «на вышке»), / Становилась на бел-горюч камень, / Глядела-смотрела в чисто поле: / Далеко ли идет мой князь Саур сын Ванидович?» (Киреевский, 1977. С. 62. № 17). Во-вторых, в Путивле в то время жил брат Ярославны Владимир, изгнанный из Галича его отцом Ярославом («Осмомыслом») за беспутное, недостойное, некняжеское его поведение. Ему дал пристанище только Игорь в своем княжестве, в Путивле, в вотчине своего сына Владимира. И Ярославна, должно быть, какое-то время, в отсутствие Игоря и сына Владимира, присматривала за братом, чтобы он своим поведением не уронил и ее чести.
…Путивлю городу на забороле… – Это классифицирующий признак, что Путивль – город, а не огороженное, укрепленное поселение. По своему социальному типу Путивль имел статус города, хотя он имел укрепленную площадку в 2,5 га, в то время как Новгород-Северский, княжение Игоря, – 30 га, а Чернигов, княжение Ольговичей, – около 100 га (Куза, 1983. С. 4–36). Следует иметь в виду, что в Древней Руси не всякое огороженное и укрепленное поселение называлось городом, а тем более имело статус города. Имеются сведения о 1 128 укрепленных древнерусских поселениях, но лишь «седьмая часть» их «имеет сложную планировку и по этому признаку претендует на статус города» (Куза, 1983. С. 18).
Эти обстоятельства не давали возможности древним скандинавам, посещавшим Русь, придавать словам «гард» и «гарды» значение: Русь «страна городов», хотя скандинавское «гардр» («гардар») связано со славянским «град» (город), но, видимо, за счёт смешения значений сходно звучащих слов. В Скандинавских странах названия деревень, усадеб, хуторов оформлены корнем gard– («обнесенное, огороженное место, усадьба, двор»). Для обозначения европейских городов использовался элемент borg («город, крепость»). Однако «три названия городов, лежащих на восточном пути» (скандинавов), оформлены корнем gard-: Холмгардр (Новгород), Кенугардр (Киев) и Миклагардр (Константинополь). Причем «скандинавские источники определенно указывают на значительную древность названия «гардр»: оно встречается в наиболее архаичных по происхождению памятниках» (Мельникова, 1977. С. 202).
Последнее обстоятельство позволяет обратить внимание на следующие факты. В среднем неолите (5 тыс. лет до Р. Х.) существовали сооружения с кольцевыми рвами и кольцевыми оградами и с небольшой свободной внутренней площадью при относительно большой общей площади сооружения (современное состояние при их исследовании); внешний диаметр – от 30 до 150 м (от 0,7 до 1,14 га), – сооружения в Центральной и Восточной Европе. В непосредственной близости от этих конструкций, за некоторыми исключениями, поселений не существовало. Поселения находились на различном расстоянии от них. Внутри конструкций признаки поселений отсутствуют. Исследователи пришли к выводу, что эти сооружения были социальными и религиозными центрами, в которых собиралась часть или все население района для религиозных церемоний или политических собраний (Петраш, 1994. С. 5–16). Эти сооружения по существу своему были городами, независимо от размеров, так как являлись идеологическими центрами и были «огорожены», укреплены, изображения идолов в них, безусловно, были. В египетской системе письма, например, города обозначались равноконечными крестами с расширяющимися концами, наклоненными вправо от оси, – религиозные и политические центры.
На Руси с эпохи железного века и до XIII в. преобладали укрепленные небольшие поселения и городища-святилища с круглыми площадками, окруженными одним или двумя концентрическими валами, в центре площадки стоял идол. Они напоминали «города» среднего неолита в Центральной и Восточной Европе – от менее 1 га до 2,5 га. (см. Куза, 1983. С. 20, 22. Табл. 1; Тимощук, Русанова, 1983. С. 161–173). Поэтому имеется одно возможное предположение, что «городами» назывались укрепленные сооружения, внутри которых находились изображения идолов, то есть святилища. Отсюда скандинавское «гардр» или «гарды» как результат контаминации со славянским «град», «город» со значением «страна святилищ». Со временем в термин «гарды» было привнесено изменение и он мог получить значение «страна церквей», так как названия «городов церквей» – Новгорода, Киева и Константинополя – и в христианское время оформлены корнем gard-.
<p>69</p>
О Днепре Словутицю!…възлелей господине мою ладу къ мне.
Днепре Словутицю. – Для имени «отца» Днепра Словуты исходной формой была, по-видимому, Словун, как в имени князя славянского племени северов – Славун. Эти северы-северяне жили в местах недалеко от устья Дуная, о них упоминает Феофан Исповедник в своей «Хронографии», описывая события 764 / 765 гг. (Чичуров, 1980. С. 122. № 301). Но как вариант этой формы, могла быть форма Словин – Славин, тогда отсюда название словене – славяне. С этой точки зрения вызывает особый интерес, в своей наиболее достоверной части, «Ономастикон Мифологиский. Краинския имена Божеств, упоминаемых в Поезии», составленный монахом Маркусом Антонием Падиано, изданный в 1783 г. в Любляне (Венелин. 2004. С. 145–146). Читаем: «Bogina, Slavina: Juno, – Slavina отождествляется с римской Юноной, супругой Юпитера. Юнона – богиня брака, материнства, женщин и женской производительной силы. Считалось, что каждая женщина имеет свою Юнону, как и каждый мужчина своего Гения (МНМ. 2, 1988. С. 679). Значение божества-гения Словуты – Словуна допустимо, полагаем, восстанавливать из аспектов авестийского Мантра Спэнта «Святое воздействующее Слово», а значение Славун – Славин из иранск. Фарн, авест. Хварно.
Мантра Спэнта (Святое Слово). – Иногда персонифицируется как абстрактное божество-гений, ему посвящён 29-й день каждого месяца» (Авеста, 1998. С. 449). «Хаоме слава и Слову / И праведному Заратуштре» («Яшт», 17, 5); «Молюсь Святой Молитве (Слову) чрезвычайно славной» («Видевдат», 19,16); «Я, Ахура… Слово-Мантру сотворил» («Ясна», 29, 7); «Оно (Слово) наипобедное / И самое целебное» («Яшт», 1, 1, 4).
Фарн, авест. Хварно (Слава). – Божественный персонаж, его сущность: харизма, сакральная сила, связанная с Огнём и олицетворяющая высшее неземное начало. В зависимости от контекста, включает понятия «счастье», «удача», «богатство», «добрая судьба», «слава», «торжество над врагами». От иранских производных от Фарн-Хварно слав. *slava. Свою Славу-Хварно имеют каждая семья, каждый дом, каждое племя и каждая страна (МНМ. 2, 1988. С. 557, 558; Авеста, 1998. С. 449; 467).
И, наконец, исчерпывающее: «Слово и Слава! Почему эти два выражения так близки в двух древних наречиях, таких различных, как славянский и халдейский? Это указывает на основное свойство человеческого духа в его общем для всех принципе, вместе и научном, и религиозном: Глагол, слово космологическое и его равнозначащие. Иисус Христос в своей последней таинственной молитве бросает, как всегда, луч яркого света на историческую тайну, которая нас занимает: «И ныне прославь Меня, ты, Отче, у Тебя Самого славою, которую Я имел у Тебя прежде бытия мира» (Инн., 17, 5). Воплощённое Слово делает тут намёк на Своё непосредственное творение, творение, изображённое под именем мира божественного и вечного – Мира Славы…» (Сент-Ив, 2004. С. 143).
Итак, в этом смысле следует отвергнуть нелепость, что название славян связано со славной судьбой, славой этого племени, или, что не лучше, это название связано с тем, что словене-славяне, будучи «словесные», понимали друг друга, а вот немцев не понимали и называли их «немыми» – немцами. Тогда вопрос: почему славяне называли восточногермансий народ готов – готами? Мало того, русские источники называют готов отдельно от немцев. Повесть временных лет: «Афетово бо и то колено Варязи: Свеи, Урмане, Гъти, Русь… Немьци…». Новгородская первая летопись под 1188 г.: «В то же лето рубоша новгородьце Варязи на Гътех (на острове Готланд), Немьце в Хоружьку и в Новотържьце» (конфликт между новгородцами, готами и немцами с применением холодного оружия, и, к стати, здесь определённо сказано, что готы – варяги, немцы – нет).
Исследуя смысл вышеизложенного, можно сделать вывод о том, что название словене – славяне было связано с божеством-гением, Святым воздействующим Словом, «Словом славным», а также с сакральной силой божественного персонажа *slava. Славяне в названиях германских племён, которые они назвали «немцами», должно быть, не услышали присутствия божества-гения, сходного по значению с их «Словом славным», не услышали они в чужих названиях и понятия о божественном персонаже, которого сами они называли «Слава» (ср. личные славянские имена, имеющие сакральный оттенок, во второй части которых находится – slav). Тогда следует принять, что язык соседей-германцев они всё-таки понимали, иначе не было бы заимствований в славянский. Но они оказались для славян чужими – «немцами». Чего не произошло с готами. В самоназвании готов присутствует божественный персонаж, высшее неземное начало – gutthiuda, что можно передать как «божий народ». Для сравнения: нем. Gott, англ. God «бог». Или, на худой конец, «хорошие, добрые люди» – ср. нем. gut, англ. good. Правда, тут же приходит на память эпизод из русской былины-скоморошины «Про дурня», который не знал когда что говорить:
Заглянет в подполье,В подполье чертиВостроголовы,Глаза – что чаши,Усы – что вилы,Руки – что грабли,В карты играют,Костью бросают,Деньги считают,Груды переводят.Он им молвил:«Бог вам в помочь,Добрым людям!»«Добрые дела» готов известны. Недаром некоторые из современных любителей древностей, считающих, видимо, себя, в соответствии с подлой, в старинном смысле простонародной, а на самом деле стилизованной, литературной традицией «добрыми славянами», остальных «звероломно» нападающими без объявления войны, именуют готов «фашистами». Говорить и творить – искони были синонимами во всех первоначальных языках, но остались, как синонимы, только в славянском: Слово и Слава, отметил, как было сказано, Сент-Ив Д’Альвейдр. Думается, что не случайно св. Константин-Кирилл принялся переводить для словен сначала Евангелие от Иоанна, как только создал азбуку: «И тогда сложи писмена и нача беседоу писати еваггельскоую: искони бе слово и слово бе оу бога, и бог бе слово, и прочая» (Лавров, 1930. С. 27). Словенам, с их «первоначальным языком», это было доступно и понятно.
Лада. – Три раза в ритуальной молитве-плаче Ярославны, обращённой к трём природным стихиям – ветру, реке и солнцу, манящей, привлекающей Игоря из плена, и призывающей Днепр «возлелеять» (доставить) её супруга-воина (ладу) к ней – звучит слово лада. Первый раз при обращении к ветру: зачем он несёт стрелы врагов на своих лёгких крыльях на её лады воинов? Второй раз при обращении к Днепру: «возлелей господине мою ладу къ мне». Третий раз при обращении к солнцу: зачем оно «простре горячюю свою лучю на ладе вои»? Выявить христианский смысл в молитве Ярославны, обращённой к трём природным стихиям, удалось, на наш взгляд, А. Н. Ужанкову, обратившему внимание на толкование природых стихий в «Беседе трёх святителей». На вопрос: «Что есть высота небесная, широта земная, глубина морская? – Иоанн рече: «Отец, Сын и Святой Дух». – «Солнце, таким образом, олицетворяет собой «высту небесную», гуляющий по всей земле ветер – «широту земную», река – «глубину морскую». Молитва Ярославны о пленённом Игоре вывела его из плена, её молитва явилась решающей, размышляет Ужанков, (или переломной) в Промысле об Игоре. Потому что венчанный муж и жена являют собой одно целое: «…Ни муж без жены, ни жена без мужа, в Господе. Ибо как жена от мужа, так и муж чрез жену; все же – от Бога (1 Коринф. 11, 11–12) (Ужанков, 2009. С. 273).
До моления Ярославны слово «лада» встречается в плаче русских жён по своим погибшим и пленённым воинам-мужьям: «Уже нам своих милых лад ни мыслию смыслити, ни думою сдумати». Примечательно, что это определение супругов, связанное со словом лад «мир, порядок», со словами ладити, лажу «мирить», появляется в плаче женщин на фоне военных событий.
Лада (м., ж.) «супруг, супруга». О. Н. Трубачёв объясняет из *al-dh-os от *al– «расти» (Фасмер. II, 1996. С. 447). Это объяснение даёт возможность вновь обратиться к «Ономастикону Мифологическому» монаха Маркуса Антонио Падиано.
Ladon, Tor, Tork: Mars (Венелин, 2004. – С.146).
Тор, в герм. – сканд. мифологии бог грома, бури и плодородия. В своих действиях имел воинский аспект.
Торк, митанийско-хеттского происхождения, бог плодородия и растительности.
Марс, вначале бог – покровитель полей и стад, ему был посвящён весенний месяц март. Его считают хтоническим божеством плодородия и растительности, и богом войны. Марс наделялся разными победными эпитетами, и в их числе «хранитель», «умиротворитель» (МНМ. 2, 1998. С. 519; 521; 119).
В древнеримских посвятительных надписях от имени славян-венедов, живших на территории Империи, Лад, Лада, Ладон сохранился в форме Latob от слав. Ладов.
LATOBIO SAC. PRO SALVTE NAM. SABINIANI ET. IVLIAE. BABILLAE. VINDONIA MATER. V. S. L. I. M. «Латобию посвящение. Как поклонение поистине. Сабиниана и Юлия Бабиллы. Виндония мать соорудила по обету» (Венелин, 2004. С. 135, 136). Возможно, что Виндоний вернулся невредимый после боевых действий, в которых он участвовал, и мать соорудила посвящение своему племенному Марсу Латобию Хранителю. Известен Марс Латобий как племенной бог латобиков в Норике (МНМ. 2, 1998. С. 120). Нориков упоминает Нестор в Повести временных лет: «Нарци еже суть словене». О. Н. Трубачёв считает, «что Нестор отразил традицию того времени, когда этот первоначально кельтский этноним действительно был перенесён на славян» (Трубачёв, 2003. С. 107). Если принять в расчёт эти рассуждения, то в переводах памятника следует в слове «лада» оттенять и воинский аспект: «воин-супруг», «воин и муж». «О Днепр Словутич! …возлелей, господин, моего воина и мужа ко мне». – Тем более, что произносится это слово на фоне военных событий. В припевах типа «Ой ладо, ладо!» воинский аспект утрачен, что дало оправданный повод судить о лжебожестве Лада.
<p>70</p>
Комонь в полуночи. Овлур свисну за рекою; велить Князю разумети. Князю Игорю не быть… – Не быть сходно по значению с др. – русск. избыти («избежать чего-либо, избавиться от чего-либо») (Словарь, 1979. С. 104. № 3). Ср. «уход избудет»: беглец, крепостной крестьянин, уйдет, избавится от зависимости (О днях лунных // Из рукописи Троицко-Сергиевой Лавры XVI в. / Изд. Н. С. Тихонравовым).
<p>71</p>
Въвръжеся на бръз комонь, и скочи с него босым влъком, и потече к лугу Донца… – Босый волк – в современных брянских говорах – беловатый в результате весенней линьки, облегченный, оживленный волк (Словарь-справочник, 1984. С. 205, 206). Ср. также фамилию московского боярина XIV в., тысяцкого при великом князе Иване Ивановиче Красном: Алексей Петрович Хвост-Босоволков, он же Алексей Хвост. Прозвище Хвост (волчий) начиная с древнейших времен русские бояре получали за военные успехи, за качества быстроты и натиска.