положил, чтобы обеспечить себе алиби?
– То есть, вы хотите сказать, что торговец знал, что к нему непременно придут с обыском, – сказал в свою очередь секретарь суда, не ответив на вопрос, – потому что твердо решил убить своего обидчика Бубнова, а все уже знали, что накануне он с целовальником сильно поцапался.
– Есть только нюансы, – Блудов щелкнул пальцами. – Запекшейся крови зверя действительно несколько дней, а убили трактирщика сегодня утром. Почему, спрашивается, Серафим не отмыл эти предметы сразу, как только вернулся с товаром из деревень? Забыл? Что-то не верится.
– Ага. – С глаз Хомутова пропала мрачность. – Выходит, поссорились ли волосатик с трактирщиком или нет, Любезнов все равно собирался его убить.
– Не думаю, что непременно убить, но такого исхода Серафим, возможно, не исключал. Дело в другом.
– В этой карте на нотной бумаге, – догадался Шубейкин.
– Именно, – кивнул следователь. – Предположим, что убийца все же Любезнов. Возможно, сначала он пытался получить план добром, но трактирщик заупрямился.
– Но тогда непонятно, – встрял фельдфебель Журкин, почему волосатик не вытащил из кулака Бубнова недостающий фрагмент плана.
– Мы уже это обсуждали. Убийцу вспугнул мальчик. И здесь опять же возникает «но». Любезнов мог испугаться мальчика? Мог. А кто бы не испугался? Матерый преступник. Он бы малого также спокойно порешил, как Бубнова и забрал план.
– Возможно, преступник не знал, что мальчишка пришел один.
– Не исключено, – согласился следователь. – Нужно уточнить у вдовы, во сколько конкретно кабатчик вышел из дома и направился в свой трактир. И в котором часу с минутами к ней прибежал Ермилка Збруев.
– Сделаем. – Журкин с готовностью взял под козырек. – Разрешите, сразу этим и заняться, ваше благородие?
– Конечно, Архип Демьянович.
Фельдфебель снова растекся внутри, как масло на сковородке.
– Да, и узнайте у Ольги Ильиничны, не приходил ли к Бубнову домой кто-нибудь накануне: вечером или даже ночью.
Промычав что-то невразумительное, Журкин скрылся за дверью.
Неожиданный поворот
Следователь снова пододвинул к себе микроскоп. Внимательно осмотрел в него лист с невидимыми обычным взглядом отпечатками пальцев Любезнова. Затем разгладил перед собой обрывок нотной бумаги.
– Видите, края рисунка смазаны, – сказал он задумчиво. – Грифель был не чернильный, обычный, графитовый, но жирный, с добавлением масла для яркости написания. Тот, кто ухватился за другую часть листа, непременно измазал бы пальцы. И отмыть их просто так сразу не удастся.
– Вы к чему клоните, Алексей Алексеевич? – Шубейкин зачем-то внимательно осмотрел свой большой палец. – К тому, что у Любезнова пальцы чистые?
– К этому, дорогой мой Илья Панкратович. Вот можете сами взглянуть на листик через приборчик. Ни одной пластиночки графита и ни следов масла. То есть, это не Серафим пытался вырвать у кабатчика