спал, стояла гробовая тишина. Казалось, комната, где они находились, существует сама по себе и никак не связана с жизнью остального острова.
Вивальдо заговорил как можно мягче:
– Не стоит так поступать с Леоной. Даже если бы ты был прав. Если не можешь обращаться с ней иначе, ну, тогда вам лучше расстаться.
Руфус силился улыбнуться.
– Знаешь, я думаю, у меня что-то случилось с головой.
Он снова замолк, повернулся на бок и взглянул на Вивальдо.
– Ты посадил ее в такси?
– Да, – ответил Вивальдо.
– Она поехала к тебе?
– Да.
– И ты тоже туда отправишься?
– Если ты не возражаешь, я хотел бы немного пожить у тебя.
– Ты что, хочешь присматривать за мной? Как это понять?
Руфус расплылся в улыбке, но тон его был серьезен.
– Я подумал, может, ты не против, если кто-нибудь побудет сейчас рядом с тобой, – сделал попытку оправдаться Вивальдо.
Сорвавшись с кровати, Руфус возбужденно заходил по квартире.
– Не нужны мне никакие компаньоны. Сыт по горло. Хватит впечатлений до конца моих дней. – Он остановился у окна, спиной к Вивальдо. – Ненавижу всех этих белых сволочей там снаружи. Они хотели бы убить меня, думаешь я не понимаю? Подчинили себе весь мир и вокруг моей шеи удавку стягивают все туже. – Он отошел от окна, по-прежнему не глядя на Вивальдо. – Иногда лежу здесь и слушаю, просто слушаю. Они там копошатся за окном, разгружают машины – в полной уверенности, что никогда в их жизни ничего не изменится. А я лежу и жду – когда же на этот город свалится бомба и разнесет его к чертям собачьим, чтобы прекратилась наконец эта возня. Хочу услышать их стоны, увидеть, как они будут истекать кровью и задыхаться, хочу слышать их мольбу, понимаешь, старик, мольбу о помощи. О, им придется долго канючить, прежде чем я приду им на помощь. – Он замолчал, его полные слез глаза горели ненавистью. – Когда-нибудь это случится, обязательно случится. Вот тогда я порадуюсь. – Он вернулся к окну. – Иногда, слыша за окном гудки, я думаю, не лучше ли сесть на один из судов и уплыть куда-нибудь подальше от этих ничтожеств, туда, где с человеком обращаются, как должно обращаться с человеком. – Он утер слезы тыльной стороной руки и вдруг с силой саданул ею по подоконнику. – Нужно обороняться от домовладельца, ведь он белый. Нужно обороняться от лифтера, ведь он тоже белый! Любой бомж с Бауэри[6] может насрать тебе на голову; пусть он не слышит, не видит, не может ходить, пусть у него не стоит – но он белый!
– Руфус, послушай, Руфус! А как же… – Вивальдо хотел спросить, а как же я, Руфус? Ведь я тоже белый. Но он закончил фразу иначе: – Не все такие, Руфус.
– Вот как? Для меня это новость.
– Леона любит тебя…
– Она так любит всех цветных, – прервал его Руфус, – что меня от этого тошнит. Сказать тебе, что ей во мне нравится больше всего? Единственное, что ей нужно, это… – Он вызывающе положил руку на причинное место, сделав движение, словно хотел вырвать