в рот?
О, Руфус, хотел закричать Вивальдо, кончай ты разводить бодягу! – и почувствовал, что слезы подступают к глазам. В то же время сердце его екнуло в страхе и кровь отхлынула от лица.
– Нет у меня таких умелиц, – ответил он, мысленно перебрав занудных девушек-католичек, подруг его юности. Попытавшись вызвать в памяти череду постелей, в которых побывал, Вивальдо понял, что из этого ничего не получится – ни одна не запомнилась. – Разве что проститутки, – вырвалось у него, и в воцарившемся молчании он остро ощутил, что рядом с ними на кровати сидит сама смерть. Он в испуге взглянул на Руфуса.
Руфус расхохотался. Он повалился на постель и хохотал до колик, пока слезы не заблестели в уголках глаз. Ничего страшнее этого смеха Вивальдо не слышал, ему хотелось с силой встряхнуть Руфуса или нахлестать его по щекам – все что угодно, лишь бы этот смех прекратился! Но он только закурил сигарету, ладони его были влажными. Руфус закашлялся, брызгая слюной, и сел на кровати. Повернулся раскрасневшимся лицом к Вивальдо. И, выкрикнув: «Проститутки!» – вновь залился смехом.
– Что тут такого смешного? – тихо поинтересовался Вивальдо.
– Если не понимаешь, тебе не объяснить, – ответил Руфус. Отсмеявшись, он как-то сразу успокоился и помрачнел. – Все мы болтаемся в одном поезде – только ты едешь в одну сторону, а я – в другую… чистое безумие. – В его устремленных на Вивальдо глазах вновь блеснула ненависть. Он проговорил: – У нас с Леоной была обалденная постель. Чего только мы не вытворяли.
– Замечательно, – отозвался Вивальдо. Он затоптал сигарету. В нем снова закипало раздражение, и в то же время тянуло рассмеяться.
– А толку чуть, – сказал Руфус. – Никакого толку. – С реки доносились протяжные гудки, Руфус снова направился к окну.
– Нужно выбираться отсюда. Так будет лучше для меня.
– Тогда поторопись. Не тяни – уезжай, и все.
– Я и собираюсь, – сказал Руфус. – Собираюсь уехать. Хочется только еще разок увидеть Леону. – Он не сводил глаз с Вивальдо. – Хочется трахнуть ее на прощание… кончить… полюбить… еще хоть раз.
– Чтоб ты знал, – оборвал его Вивальдо, – меня не очень интересуют подробности твоей интимной жизни.
Руфус осклабился.
– Да ну? А мне всегда казалось, что вас, белых, хлебом не корми, а только расскажи, как у нас, бедолаг, эта штука работает.
– Ну, значит, я иначе устроен, – сказал Вивальдо.
– Похоже на то, – согласился Руфус.
– Я только хотел быть твоим другом, – прибавил Вивальдо. – И ничего больше. Но, вижу, друзья тебе не нужны. Так?
– Так, – ответил Руфус. – Так. – Помолчав, он через силу, медленно заговорил: – Не обращай внимания на мои слова, Вивальдо. Я знаю, ты мой единственный друг. Больше у меня никого нет.
Поэтому ты и ненавидишь меня, подумал Вивальдо; в охватившем его спокойствии слились печаль и безнадежность.
И вот теперь Вивальдо и Руфус сидели в молчании у окна пиццерии. Они почти обо всем уже переговорили. Все рассказали друг другу, вернее, рассказывал Руфус, а Вивальдо слушал. Снаружи