мыться старались как бы по очереди, да раздеваться и одеваться приходилось вместе.
Да и девчонки те ещё были, особенно кто постарше.
Они, чертяки, одежду нашу перепутают и смеются, как мы голые в предбаннике мечемся. Да из пацанов, кто на голову повыше был, не торопился баньку покинуть. Тут и не знаешь, кто за кем подсматривал. После одни разговоры у мальчишек были. Что, да где, да как, не без этого, и следующую баньку ждали кто со страхом, а кто и нет.
Ну, ты чего, Виктор? Чего зашёлся-то?
Ничего смешного я в этом не вижу, не до веселья мне было, срамота одна, а не веселье. Да погоди, не смейся. Ну вот досмеялся, уже и кашель пробил, а нечего было спрашивать, только нервничать меня заставляешь.
Ты только девчонкам не выдавай меня, стыдно мне будет до крайности, а кума вообще страшно подумать, что из этой истории раздуть может, опозорит, на весь божий свет опозорит. Не выдашь?
Виктор попытался сказать что-то, да помимо смеха, икота пробрала, запунцовился от неё, помидорный стал, не овощем, конечно, а цветом. Красивенький такой заделался, красненький, как будто только-только из баньки вышел. Сам напросился, вот теперь сиди и борись с приступом своим гомерическим.
Даже пёс из будки, что за садом стоит, до этого внимания на нас не обращавший, не поленился, вылез и побрехал немного в поддержку Виктора. Но быстро умолк, и правильно, чего зря горло напрягать.
Виктор успокоился, не совсем, конечно, так, почти успокоился. Опять попросил его тайну мою сохранить – кивнул в знак согласия, говорить-то ещё не может.
Вот и девчонки наши вернулись, ух какие же они после баньки красивые, румяные. Ну моя половинка, само собой, всех румяней и красивей, а как же, всяк кулик своё болото хвалит. У меня даже слюнки потекли, до чего ж они аппетитно выглядят. Суматоха началась, впечатлениями делиться стали. И пошло-поехало, шуточки посыпались, ну прочие разные приятности в разговорах. Как скворчата желторотые загомонили, до невозможности приятно.
На девичий гомон пес опять голову из будки высунул, приподнял ухо, второе не стал, заленился. Хотел, видно, послушать, о чем это так разгалделись, но, видно, не разобрал, да и сложно разобрать, когда они все вместе, одновременно впечатлениями делятся. Опустил ухо, так и не узнав последние новости, зевнул на прощание и обратно в будку дремать залез, сиеста у него дневная.
Вот и наша с Виктором очередь настала.
И вот тут для меня началось самое неожиданное, страшноватое, даже предположить не мог, что такое со мной произойти может. Не ожидал я такого изощрённого коварства. Эту баньку я никогда не забуду.
А дело было так: Витька, он же шустрый, парится круто, у меня уши трещат, а он поддает и поддает, пришлось мне с непривычки на пол слезть, сижу, терплю.
Не то что бы терплю, а с удовольствием терплю. От волн горячих, терпких, что Виктор веничком нагоняет, удовольствие получаю. Водички на каменья подкидываю, по мере надобности, чтоб температуру подходящую поддерживать. Правда, Виктор осаживает, говорит, чтоб не частил. А как не частить, коль я дорвался до этого дела, руковожу, так сказать. Очень