газетную страницу, целиком состояла из неприкрытой критики Сталина и в самых негативных красках описывала его роль в судьбе Чехословакии.
– Кто бы это ни написал, земля ему пухом, – фыркнул Кристоф, взглянув на статью. – Не советую держать в доме подобных газет. Лучше сожги. Пока тебя не арестовали за то одно, что она у тебя есть.
– Сталин давно умер, дедушка, – сказала Катя. – Кому какое дело?
– Сталин никогда не умрет, – парировал Кристоф и всосал в легкие дым. – Какой-нибудь Сталин будет всегда.
Не посовещавшись с руководством колхоза, Ярослав задумал разводить гусей на лугу у реки. Он уже соорудил гусятник и поставил оградки.
– Да что они вообще знают про нашу ферму? – говорил он. – Теперь, благодаря Дубчеку, мы свободные люди, и никто не волен указывать нам, что делать!
Кристоф был более осторожен. Он всегда был более осторожен.
– Пока еще не свободные, – мрачно отвечал он, тыча в воздух сигаретой. – Если Дубчек хочет дать нам свободу, чего же он тянет резину? Будь я первым секретарем партии, не откладывал бы это ни на минуту. Пошел бы на радио и огласил приказ.
Милан начал писать для попрадской студенческой газеты «Глас молодежи». Это была партийная газета, но в последние месяцы ее статьи приобретали все более радикальный тон.
– Люди начинают переосмыслять систему, – объяснял он Кате, показывая ей статьи. – Свобода человека невозможна без свободы экономики. Так говорят мои преподаватели в академии. Человек не может считать себя свободным, если он не в состоянии распорядиться своей экономической судьбой.
– Ты только будь осторожен со своими писульками, – предупредил Кристоф. – Одна пуля – и останутся от Дубчека одни воспоминания.
– Но чтобы заставить молчать всю Чехословакию, потребуется десять миллионов пуль.
– Уверен, Хрущев не пожалеет десяти миллионов пуль, если найдет им применение.
– Дубчек говорит, что цель социализма – не просто борьба с классовой эксплуатацией, – сказал Милан. – Это тема моей статьи. Цель социализма – сделать так, чтобы все жили лучше, чем при буржуазной демократии. А иначе, в чем тогда смысл?
– А как насчет женщин? Когда уже наша жизнь станет лучше?
Утром двадцать первого августа Катя поднялась раньше всех в доме и стала собираться на утреннюю дойку. Надевая резиновые сапоги на босу ногу, она слышала, как наверху Ярослав возится с рабочей спецовкой. Облака катились по склонам гор, как пар из прачечной. Через час или, может быть, два туман рассеется и уступит место новому погожему дню. Из коровника доносилось нетерпеливое мычание набрякших молоком коров, которые торчали у ворот и ждали, пока им откроют. Где носило Марата? Он уже должен был приехать на своем велосипеде. Катя, в одних сапогах, длинной отцовской майке, белых хлопчатобумажных трусах и с лентой в волосах, вышла во двор. За ней по пятам семенили Зорька и один из ее щенков.
Скрипя шинами, во двор на велосипеде въехал Марат. Глаза у него были красные от слез, он что-то нечленораздельно кричал.
– Что ты пытаешься сказать, Марат? – остановила его Катя. –