отчетливо это вижу.
– Она красивая?
– Не то слово.
– У нее есть парень?
– Да, но он не очень хорош собой.
– Зато скромный. – Катя крепко прижала его к себе. До чего же спокойно она ощущала себя в его присутствии. – Мы никогда не уедем во Францию, – добавила она.
– Когда-нибудь уедем. Обязательно уедем. Может, Дубчек наконец откроет границы?
– Боюсь, у него нет ключей.
В ответ на это Милан улыбнулся.
– Мой брат говорит, что Запад препятствует свободному передвижению граждан советских республик, потому что они боятся шпионов.
– Думаешь, это правда?
– Конечно. – Милан отвернулся.
– Но ведь никто в это не верит, – тихо проговорила Катя через некоторое время. – Даже твой брат.
– А ты веришь?
Лучи летнего солнца слишком разморили их для такого тяжелого разговора. Катя закрыла глаза.
– Мне в голову пришла одна мысль, Милан. Вот прямо сейчас. И это отнюдь не самая приятная мысль.
– О чем ты? – не понял Милан и приподнялся на локтях.
– Если мы слишком сблизимся, – тихо начала Катя, – я могу стать опасна для тебя.
– Опасна? В каком смысле?
Ее глаза жарко сверкнули.
– Не знаю. Возможно, я просто слишком много думаю. Дедушка говорит, те, кто задает много вопросов, долго не живут.
– Тогда не задавай вопросов.
Как серьезно он смотрел на нее в эту минуту. Его очки были заляпаны грязью. Что он в них видел?
– Я слишком много знаю, – вздохнула Катя. Эти слова были сказаны так тихо, что Милан едва расслышал ее.
– Что, например?
Она снова вздохнула.
– Слишком много всего. – Слишком много того, что не положено знать пятнадцатилетней девушке. – Я знаю, каково это – танцевать на нью-йоркской сцене и слышать восхищенные возгласы зрителей. Я смотрела на Париж с Эйфелевой башни. Я каталась по Лондону в экипаже, запряженном шестеркой лошадей. Я обедала с королем Франции и кланялась королеве Англии. Однажды я подписала петицию, которая была направлена в лондонскую Палату лордов, с требованием предоставить женщинам избирательное право.
– И что? – спросил Милан. – Предоставили?
– В тот раз – нет. Но начало было положено. Я стояла на носу огромного корабля, бороздящего Атлантический океан. Я была в Вене и разговаривала с Зигмундом Фрейдом, я встречалась с реформисткой Гарриет Тейлор-Милль [14], и слушала лекцию Чарльза Дарвина о червях, и видела, как первый настоящий воздушный шар парит над парижскими крышами.
Катя протянула руку и сняла с него очки, осторожно высвободив дужки из-за ушей. Она принялась протирать стекла подолом своего платья.
– Я видела свободу, Милан. Понимаешь, что это значит? В Чехословакии идея свободы может быть очень опасна. – Она мягко водрузила очки обратно ему на нос. – Так лучше? – спросила она.
– Да,