втолкнул мать в раскрытые ворота. Они ещё долго кричали друг на друга, пока Таня, едва передвигая ноги, брела по уснувшему селу. Наверное, Яша хотел идти к ней, но мать не пустила. Поняв, что Яша, её Яша, покорный и бесхарактерный, что поступился их любовью, ей сделалось дурно, она опустилась на лавочку. Тело обмякло, она, словно тряпичная кукла, свалилась на лавочку. Сколько прошло времени, когда она пришла в себя – не знала. Да и какая разница, лучше бы умерла. Как теперь жить, осознавая, что тебя предали, продали… «Предал, предал» – стучало в голове.
– Нашлась, слава ж тебе Господи, – словно сквозь вату, услышала она голос матери. – Хорошо люди подсказали, куда ты направилась…
Мать села, тяжело дыша.
– Все село оббегала, думал руки на себя наложила. Ты ж решительная, когда тебе приспичит. Вставай, пошли домой, светает, скоро на работу, – буднично прозвучали её слова. – Страдалица ты моя… Любовь эта проклятая…Чего унижаться, коли тебя не желают… В колодец она заглядывала… О матери ты вспомнила? – всхлипнула она. – Мать для вас уже ничего не стоит? Я вас до семнадцати лет кормила, выхаживала, а ты из-за какого-то слюнтяя в колодец… Бога бояться перестали, вот вас и крутят бесы…
С большим трудом Надя подняла обмякшее тело дочери и, как раненого солдата после боя, поволокла домой, что-то шепча и приговаривая.
Остатки ночи мать укрывала её, прикладывала к горевшему огнём лицу тряпицу, смоченную в холодной воде. И, дождавшись, когда дочь уснула, обессиленная прилегла рядом.
На работу в тот день и на следующий Таня не пошла. За ней никого не присылали, видимо, председатель не велел трогать. Да и в последующие дни никто её не задевал, ничего не говорили. Так разорвали, разбили их любовь.
Таня ходила бледная, поникшая … Что-то делала, что-то говорила… Прошёл слух, что по осени будет свадьба. Внутри пусто, словно душа покинула тело. Но каждый вечер, словно заговорённая, шла на место их встреч и ждала, ждала, что Яша придёт, возьмёт за руку, отведёт в сельсовет и они распишутся… Но время шло, ничего не менялось.
Пролетело лето, началась уборка свёклы. Всё смешалось: утро, вечер, день, ночь. Татьяна осунулась, почернела. Работала на износ. Работа стала единственным спасением, её соломинкой.
Свадьба была образцово-показательная на ноябрьские праздники. Как передовика колхоз наградил Яшу наручными часами и молодым телёнком. Сам председатель сидел во главе стола. Маня цвела алым цветом, мать сшила ей невиданное свадебное платье.
– Трофея, – шептались по углам, – парча.
Жених, выйдя покурить, неожиданно исчез, но через некоторое время вернулся. Измазанный грязью, с разорванным рукавом, но живой и невредимый. Маню откачивали водой. Отец замахнулся на жениха, но невеста показала характер:
– Мы сами разберёмся.
Зиму Татьяна пережила с трудом. Ходила в клуб, пела и смеялась, целовалась с парнями, играя в бутылочку, и только подружка Зина знала, чего ей это стоило. А летом приехал Колька Краснухин. Вначале он просто подходил к ней, как к сестре своей бывшей девушки, потом стал провожать. Он знал её