не могла из себя выдавить: такой глупой и нелепой она себе казалась.
К счастью, утренний выпуск уже сдали в печать, и в новостном отделе не осталось никого, кто мог бы увидеть ее в столь плачевном состоянии, не считая долговязого уборщика Томми Викса и еще журналиста Джорджа Финтела, который отвечал за связь с городским правительством. Томми вытряхивал корзины с мусором и тер шваброй пол, а Джордж в дальнем конце комнаты спал за своим столом, положив голову на руки. Временами он громко всхрапывал. Когда ближайшие бары закрывались, Джордж порой возвращался не в свою квартиру, а в редакцию, словно старая лошадь, которая, если отпустить поводья, потащит телегу по знакомому маршруту туда, где, по ее разумению, находится дом. Джордж мог проснуться среди ночи и, поняв, где он, потащиться досыпать домой.
«Политики, – часто повторял Джордж, – низшая форма жизни, они деградировали с тех пор, как первая склизкая тварь выползла на сушу».
К пятидесяти семи годам Джордж выгорел, начинать все сначала не видел смысла, поэтому продолжал писать о госслужащих, которых поносил за глаза. Он возненавидел себя и находил утешение в водке с мартини, причем употреблял самыми что ни на есть лошадиными дозами.
Будь у Холли тяга к спиртному, она, может, и побоялась бы скатится на уровень Джорджа, но после первого бокала она чувствовала легкий кайф, после второго хмелела, а после третьего укладывалась спать.
«Ненавижу свою жизнь», – подумала Холли, а вслух произнесла:
– Ты жалкая тварь.
«Ну и что, плевать, жизнь дерьмо».
– Меня тошнит от твоего нытья, – тихо, но с чувством сказала Холли.
– Вы со мной говорите? – спросил уборщик, подметая пол в проходе возле ее стола.
– Нет, Томми, это я сама с собой.
– Да? И что же вас так расстроило?
– Моя жизнь.
Томми остановился, облокотился на швабру и выставил вперед ногу. У него было широкое конопатое лицо, оттопыренные уши и копна рыжих волос. В общем, он казался милым, наивным и добрым.
– Все пошло наперекосяк?
Холли взяла полупустой пакетик «Эм-эн-эмс», вытряхнула несколько драже в рот и откинулась на спинку стула.
– После защиты диплома журналиста в университете Миссури у меня были грандиозные планы. Я верила, что смогу встряхнуть этот мир, буду писать судьбоносные статьи и подпирать Пулицеровскими премиями двери, чтобы не хлопали. А теперь посмотри на меня. Знаешь, чем я занималась сегодня вечером?
– Чем бы вы ни занимались, вам это не слишком понравилось.
– Я ошивалась в «Хилтоне» на ежегодном банкете Ассоциации лесопромышленников Портленда. Брала интервью у производителей модульных домов, торговцев шпоном и дистрибьюторов декора из красного дерева. Вручали «Бревно», как они называют главный приз лучшему торговцу года. У него я тоже интервью взяла. Примчалась сюда вся в мыле, чтобы вовремя написать материал для утреннего выпуска. Еще бы, новость-то горячая, того и гляди ловкачи из «Нью-Йорк таймс» перехватят.
– А я думал, вы пишете об искусстве