норы, где переливались тысячелетние самоцветы. Песня просачивалась в лабиринты коридоров, оплетала бессчётные ходы и, звеня и множась, достигала уха Ярхо-предателя.
Эту музыку не слышал разве что Сармат-змей, покинувший свою обитель несколько недель назад.
Вскоре Рацлава свыклась настолько, что признала: житьё в драконьей горе не слишком отличалось от житья в отцовском доме. Рацлава по-прежнему была предоставлена сама себе, бродила там, где ей позволялось, и лелеяла свою музыку, как одинокий ребёнок – единственную игрушку. Ей даже начало казаться, что долгое путешествие с караваном, заснеженные перевалы и разбойничьи болота – не больше чем наваждение. Правда ли, что когда-то Рацлава знала предводителя Тойву, по которому сложили погребальный костёр? Правда ли, что Сармату-змею подарили не только невесту, но и лукавого одноглазого раба? Догадаться бы, где он сейчас – Лутый, Лутый, липкий мёд и запах срезанного хмеля… Правда ли, что когда-то Рацлаву опекала ведьма? Вороний крик, ночь и полынь, лязг оружия – может, и не было этого никогда. Ни Совьон не было, ни Лутого, ни старой тукерской рабыни, мурлычущей легенды на своём гортанном наречии.
Рацлава хотела привязать к себе ускользающие воспоминания. Она ткала песни и рассказывала истории единственному живому существу, готовому её слушать. Однажды Рацлава встретила другую жену Сармата, девушку с тяжёлым именем и мягким голосом. Не дыша, Кригга слушала истории о путешествии от Черногорода к Костяному хребту, а о себе говорила совсем немного. Не то чтобы Рацлава выспрашивала – ей было любопытно другое.
Кригга жила в Матерь-горе с осени, и, похоже, Сармат жаловал её куда больше, чем слепую жену.
– Прошлый раз я видела его в январское полнолуние, – рассказывала Кригга.
– Сейчас январь? – Пора лютых ветров на Мглистом Пологе. Время, когда родилась Рацлава, – значит, ей исполнялось двадцать зим.
– Должно быть, уже заканчивается, – ответила Кригга неуверенно. Молчание затянулось, будто она не знала, стоит ли продолжать. – В ту ночь господин был страшно напуган.
От неё Рацлава узнала о смерти гуратской княжны. И если Сармат больше ничего не сказал о гибели Малики Горбовны, то оказался слишком взвинчен, чтобы смолчать о грядущей войне.
– Кто-то собирает против него войска? – зашептала Рацлава жадно. – Они сильны, его соперники?
– Господин бы не беспокоился о слабых.
Но кто же был силён настолько, что сумел напугать Сармата-змея?
– Малику Горбовну жаль, – тихо добавила Кригга. По звуку Рацлава поняла, что она уткнулась лицом в колени. – Я думала, она здесь не погибнет. Я думала, Сармат, – забывшись, она назвала его по имени, не «господином», – и пальцем её не тронет. Если бы ты знала, какая она была гордая и красивая!
Шевельнулось эхо – так гулял ветер в сплетении коридоров.
– Да, – помедлила Кригга и повторила, словно пробуя слово на вкус: – Бы-ла. А нынче нет. И не будет.
Зашуршала ткань её юбок, шаркнули о пол башмачки – Кригга