на колени, потом рухнул всем телом. Рядом конь продолжал жевать, но, похоже, его возбудил запах крови, он вскинул голову, повел ушами. Князь подошел, что-то зашептал ему на ухо, потом надавил головой на голову лошади. Голова коня опустилась и поднялась вроде мягкого кивка. Гордоксева перевела дыхание. Добрый знак, если конь согласно кивает. А потом только слабо ахнула, когда белогривый красавец вдруг отпрянул, испугавшись блеска занесенного над ним меча Эгиля. И удар пришелся по косой. Тут же алая кровь окрасила шерсть коня, он рванулся, пытаясь встать на дыбы. Удерживавшие его волхвы повисли на поводьях, а люди вокруг закричали. Но Эгиль уже сделал шаг вперед и, сильно надавив на рукоять, ввел острие в глотку животного.
Гордоксева крепко сжала лунницу[62] на груди. Ох, не к добру это… Плохо шла жертва богам, сопротивлялась. И люди вокруг загомонили, говоря о том же. Однако Эгиля все это не смутило. Вернул служителям жертвенный, освященный над огнем тесак и ушел не оглядываясь.
Вечером Светорада, взволнованная тем, что отец отбыл на встречу с Киевскими князьями, опять донимала мать расспросами про жениха. Вот княгиня и пообещала, что отпустит княжну на городские заборолы.
И зачем только сказала? Едва на следующий день загудела сурма в детинце, возвещая о прибытии кораблей, Светорада тут же стала просить: мол, обещались же, матушка, разрешили ведь. И княгиня уступила. Накинула на плечи широкую шаль и повела дочь на городскую стену. А чтобы шустрая Светорада не выскочила куда не следовало, княгиня даже за руку держала дочь.
Несколько широких ладей-насад уже швартовалось у причалов Смоленска. Княжна Светорада, стоя на забороле и выглядывая из-за плеча матери, нетерпеливо отвела от лица разметавшиеся на ветру пряди волос. Уж сколько ни расчесывали ее, сколько ни заплетали волосы в тугую косу, но, легкие и непокорные, они все равно выбивались, окутывая лицо золотистым облаком и придавая облику девушки своеобразное очарование, игривую прелесть. Стоявший рядом с княжной старый смоленский воевода Михолап усмехнулся, глядя на взволнованно озиравшуюся девушку.
– Что, славница[63], трепещет-то сердечко, жениха ожидаючи?
Светорада не ответила, лишь быстрая улыбка скользнула по ее ярким губам. Светло-карие глаза княжны отливали золотым блеском. Она видела, как пристал у бревенчатого причала богатый корабль с вытканным на парусе колесом бога-громовержца, как изображение стало колебаться, когда спустили парус, потом загрохотали укладываемые вдоль бортов весла.
Княгиня обняла дочь за плечи.
– В сторонке держись. Помни, отец не велел тебе показываться жениху, пока все у них с Олегом не будет обговорено.
Стоявший рядом Михолап только посмеивался.
– А ты себя вспомни, Гордоксева пресветлая. Не ты ли на эти заборолы едва ли не козой заскакивала, когда выглядывала своего варяга? А ведь времечко тогда было неспокойное, могла