растить малышей сами с помощью родителей.
Когда собрание закончилось и мы шагали к машине, я сказала маме, что больше не хочу приезжать сюда. Считалось, что собрание группы пойдет на пользу и мне станет не так одиноко, но оно вызвало у меня прямо противоположные чувства. Чего мне хотелось, так просто пройти все это и вернуться к прежней жизни, и того же самого хотели мои родители. Они приняли решение отослать меня к тете и хотя уверяли, что это ради моего же блага – не ради них, – я сомневалась в их искренности.
После церкви тетя Линда и Гвен протащили меня через всю рутину – обед, закупки, гаражные распродажи, – прежде чем мы въехали на усыпанную гравием стоянку возле хозяйственного магазина, на которой было столько рождественских елок, выставленных на продажу, что стоянка напоминала миниатюрный лес. Тетя и Гвен старались, чтобы это событие запомнилось мне, и то и дело спрашивали мое мнение, я же просто пожимала плечами и предлагала им выбрать ту елку, которая им больше нравится, поскольку никого, похоже, не интересовало, что я на самом деле думаю, по крайней мере, когда речь шла о решениях, касающихся моей жизни.
После шестого или седьмого предложенного дерева тетя Линда перестала приставать ко мне с вопросами, и елка была выбрана без моего участия. Покупку оплатили, я посмотрела, как двое парней в рабочих комбинезонах привязывают ее к крыше машины, и мы снова сели в салон.
Почему-то обратный путь на пароме напомнил мне поездку до аэропорта в мое последнее утро в Сиэтле. Провожали меня и мама, и папа, чего я никак не ожидала: папа видеть меня не мог с тех пор, как узнал о моей беременности. Они довели меня до выхода на посадку и вместе со мной стали ждать, когда ее объявят. Оба почти все время молчали, и мне тоже было нечего сказать. Помню, когда ждать оставалось уже недолго, я призналась маме, что мне страшно. Честно говоря, страшно было настолько, что у меня затряслись руки.
Вокруг нас толпились люди, мама наверняка заметила, что я дрожу, потому что взяла мои руки в свои и сжала. Потом отвела меня в сторону от выхода, где мы могли поговорить без помех.
– Мне тоже страшно.
– А тебе почему? – спросила я.
– Потому что ты моя дочь. Я только и делаю, что беспокоюсь за тебя. А то, что случилось, – это невезение.
Невезение. В последнее время она часто повторяла это слово. Сейчас она напомнит, что отъезд из города – это для моего же блага.
– Я не хочу уезжать.
– Об этом мы уже говорили. Ты знаешь, что это ради твоего блага.
Как я и думала.
– Я не хочу расставаться с подругами, – я еле выговаривала слова. – А если тетя Линда меня возненавидит? Если я заболею, и мне понадобится в больницу? Там ведь даже больницы нет.
– Твои подруги все еще будут в городе, когда ты вернешься, – заверила мама. – Я понимаю, тебе кажется, что это большой срок, но май наступит скоро, ты даже опомниться не успеешь. А что касается Линды, в монастыре она помогала