соскочил с ветки, упал и разбился.
– Угу, – засмеялся трансформер, – мне нравится такое движение.
– Мне кажется, – заговорила Барби, – она все это время примеряла наряды и прихорашивалась. —Чем дороже игрушка, тем больше она приносит радости. Я вот одна из самых дорогих.
– Правильно, – воскликнул Кен и пририсовал себе на ценнике ноль, потом второй. – Сейчас я всех сделаю приносящими радость.
И Кен пошел на всех ценниках дописывать цифры.
– А мне кажется, что такие худышки, как ты вообще не могут приносить радости, – заметил габаритный пупс. – Я хоть и стою недорого, но выгляжу внушительнее.
– В тебе пустоты больше, – фыркнула Барби. – И аксессуаров нет.
– Не спорьте, – зашуршала ветками елочка, – в этом точно нет радости.
– Как нет? – возразила Барби. – Поорешь, поскандалишь и вроде легче.
– Это от худобы тебе хочется скандалить, – улыбнулся пупс.
– Я думаю, что люди не настоящие, поддельные. По-моему так, – заключил мишка.
– Поддельные! – перепрыгнула обезьянка к себе на полку.
– Почему это? – остановился Кен, он уже всем приписал по несколько нулей. – Им тоже ноликов не хватает?
– Поддельные, потому что радости в них нет, – сказал медведь.
В двери заворочался ключ – вернулась Таня. Игрушки замерли. Таня прошла за кассу, взяла мишку, крепко-крепко обняла, и, уткнувшись лицом в его пушистую голову, заплакала.
– Он не пришел, – шептала она. – Обещал прийти и не пришел.
Слёзы стекали по румяным от мороза щекам и падали на белую шерстку. Одна из слез попала на пластмассовый глаз мишки. На мгновенье показалось, что белая пуговица с небесным зерном живая, что это именно она выдавила слезу.
– Не плачь, – попросила Таня мишку и вытерла слезинку. – Он, наверное, на работе замотался. Он обязательно придет. Скоро-скоро! Еще до Нового года.
И Таня улыбнулась.
Ангел
Когда мир трещит по швам, как старо-маленькие брюки на толстой жопе, когда отовсюду приходят вести о смерти или просто плохие вести, когда отворачиваются близкие, отталкивают любимые – ты спускаешься под землю.
В метро.
На Старой Деревне.
За плечами рюкзак, нагруженный хламом, и даже не придумать, что там есть ценного, дорогого. Просто вещи. Пропади этот рюкзак, вряд ли вспомнишь, что там было.
Слезятся глаза после бессонной ночи, поёт живот, болит нога, желудок и голова…
Что за дикий набор!?
На переходе, где-то в лабиринтах подземки подходит мужик.
Он вроде опрятно одет, над длиной (приблизительно, как у тебя) седой щетиной потерянные глаза.
У мужика неровная прыгающая походка. Его пошатывает. Но скорее не как пьяного, а как вдетого, – с некоторой нервозностью…
Он подскакивает и спрашивает: «Ты ничего не боишься?!»
И ты отвечаешь: «Ничего не боюсь!»
Он сжимает кулаки.
Несколько раз.
Сжал-разжал-сжал.
Ты