показывая, что он может отпереть дверь. В прихожую ввалились четверо эсэсовцев и тут же стали рыскать по квартире. Один из них остался в прихожей в своей фуражке с черепом и смотрел на нас, ухмыляясь. Его черные сапоги сияли зеркальным блеском.
– Что происходит? – спросила пани Диамант.
– Молчать! – рявкнул офицер. – Наш фюрер разрешил вам пожертвовать лишние вещи в пользу германской армии…
Германской армии, по-видимому, необходим наш диван, думала я, глядя, как его выносят за дверь. Я побежала в гостиную. Один из офицеров вышел из кухни и стал рыться в коробке с одеждой Хаима, которую не успели спрятать в моей спальне. По комнате, тонувшей в полумраке из-за задернутых штор и клубов табачного дыма, окружавшего кресло пана Диаманта, были разбросаны мелкие вещицы из тех, что мы только что упаковали. Офицер сморщил нос и зажал коробку под мышкой.
– Вы, евреи, живете как свиньи, – произнес он – или нам показалось, что он сказал именно это. Его польский был намного хуже, чем у первого офицера. Он вытащил из нагрудного кармана пана Диаманта полную пачку сигарет, засунул ее к себе в карман и ударил старика по лицу. Затем сплюнул на пол.
Стоявший у стены Хаим шагнул вперед, и я видела, как Макс молча сделал останавливающий жест рукой. Хенек стоял в дверном проеме на пороге кухни, сжав кулаки, за спиной у него встал Изя.
В комнате повисло напряженное молчание. Казалось, что сейчас последует неминуемый взрыв.
Я быстро повернулась к офицеру и улыбнулась ему, как если бы хотела, чтобы он купил мне шоколадку. Он остановился, оглядел меня с головы до ног, опустил коробку на пол и извлек из внутреннего кармана список.
– Ваше имя? – спросил он.
– Это панна Подгорская, – ответила за меня пани Диамант, поспешно входя в комнату в сопровождении первого эсэсовца. Она устремилась к письменному столу и стала рыться в бумагах.
– Я вам уже говорила, ее прописали в одной из спален в нашей квартире. Все вещи в этой спальне принадлежат ей, а не евреям.
Она наконец отыскала письмо из жилищной конторы и вручила его офицеру.
– Это не еврейская собственность, – повторила она, в то время, как эсэсовец в блестящих сапогах читал письмо. Она бросила на меня быстрый взгляд, приказывая молчать. И я прикусила язык.
Второй офицер сверился со своим списком и кивнул.
– Комнату девушки не трогать! – рявкнул он. – Остальное забирайте.
Мы смотрели, как они выносят остатки мебели, все, вплоть до ковров и кресла пана Диаманта. Перед домом был припаркован грузовик, из его кузова торчали вещи, принадлежавшие семьям, жившим в нашем доме. В окно я увидела вышедшую из крайнего подъезда женщину с ведром, она выплеснула содержимое ведра на тротуар, и вода в сточной канаве окрасилась красным.
Я быстро опустила штору. Забыла, что не должна была ее поднимать.
Эсэсовец со списком в последний раз окинул взглядом пустую квартиру и нас семерых, стоявших и сидевших на голом полу. Довольный тем, что в доме не осталось ничего ценного, он двинулся к выходу. Затем снова повернулся в нашу сторону, подошел ко мне и ущипнул