и мне пришлось пробираться сквозь толпу, стремившуюся попасть на платформу, однако путь к ней оказался перегорожен стоявшими на тротуаре зеваками, глазевшими на шедших мимо них евреев. Я протолкнулась к колонне маршировавших мужчин, улучила момент, когда охранник отвернулся, и пошла рядом с Максом.
– Привет, – произнес он.
– Что происходит? Куда вас ведут?
– Работать, так, по крайней мере, нам сказали. Нам всем приходится работать.
Я подумала, что за работу им, скорее всего, не платят.
– Как ты? Как вы все? И как твоя мама? И Изя?
Он нахмурился. Это был Макс, но выражение его лица было непривычным для меня. Напряженное. Замкнутое.
– Mame хочет, чтобы ты продала какие-нибудь вещи и купила для нас еды. В гетто невозможно ничего купить, и в нашей квартире кроме нас живет еще восемь семей. Мы уже съели все, что принесли с собой.
– Как мне до вас добраться? Я пыталась к вам попасть, но повсюду забор…
– Мы проходим здесь каждое утро. Приходи сюда. Я постараюсь как-нибудь пронести…
– Halt![15]
Я вздрогнула от грубого окрика. Меня заметил немецкий охранник и нацелил на меня свой автомат.
– Я просто хотела сказать пару слов своему знакомому, – говорила я, пятясь от продолжавшей движение шеренги, – я уже молчу…
Повернувшись к охраннику спиной, я побежала, боясь, что он выстрелит. К счастью, выстрела не последовало. Поднявшись в квартиру и не обнаружив там Эмильки, я вымыла ноги и задумалась.
Восемь семей в одной квартире. Как они там помещаются? Их там может быть двадцать, тридцать человек. Это как минимум. И у них уже кончилась вся еда, и нет никакой возможности ее купить. Они очень голодны, и, пока Макс не принесет им завтра поесть после работы, у них не будет ни крошки во рту. И потом, каким образом Максу удастся пронести с собой продукты в таком количестве? И даже если бы он смог, позволят ли ему? Ведь немцы могут все у него отобрать.
Я начала расчесывать спутанные волосы. Как вообще люди смогут выжить в гетто? Может быть, нацисты планируют заморить голодом всех евреев Перемышля? Я натянула на чистые ноги носки и застегнула туфли.
Возможно, они именно этого и хотят, но я не позволю сделать это с дорогими мне людьми.
Покопавшись в коробке с предназначенными на продажу вещами, я отобрала шелковую блузку, которая давно уже была мала пани Диамант, и пару серебряных подсвечников, не найденных эсэсовцами благодаря тому, что они потемнели и были незаметны в глубине буфета. Почти все утро я провела на рынке и в лавках скупщиков, прицениваясь и отчаянно торгуясь, и вернулась домой с курицей, мешочком муки грубого помола, полкило масла, тремя дюжинами яиц и сдачей, которую я тут же добавила к деньгам, уже спрятанным в печной трубе.
Я сложила в свою сумку яйца, стараясь запихнуть туда как можно больше, а поверх пристроила масло в надежде, что оно не растает, затем, завернув курицу в коричневую бумагу и перевязав бечевкой, другой конец веревки привязала