отчаянии и страхе разоблачения подумалось ему.
– Ради Бога, простите! – лепетал растерявшийся фермер. – Не обращайте на нее внимания.
– Ничего, ничего, – торопливо ответил Вадим Михайлович, выгоняя из головы жуткие образы. – Пойдемте, приготовим турунды.
***
С тех пор как машинка переехала к охотнику, комната скуки превратилась в зал пения. Ой-дк садился на край постели, придвигал табурет, и начинались занятия. Он добросовестно изучал голоса клавиш, аккорды знаков и тональности бумажных листов, запивая их молоком. Он пробовал силы в простейших этюдах, уверенно подбираясь к вальсам и чардашам.
Уроки так захватывали, что Ой-дк уже не мог вспомнить, когда последний раз ходил в апельсиновый шкаф. Не мог, потому что не вспоминал. С каждым днем горизонты его познаний расширялись, впуская новые звуки и впечатления. Клавиши то выстукивали неровную дробь по вечерним теням бессонного сада, то брызгали мыльной водой, то хрустели стеклом под тяжелыми сапогами или галдели черной стаей над убранными полями.
Теперь, когда Ой-дк столько узнал и многому научился, когда у него появилось имя и он овладел голосом, охотник не боялся выходить во двор, покидая обрисованные забором границы замка, и даже ездить с отцом в гаражи, на склады и в стойла, на поля и луга, в охотничьи угодья и на китовьи фермы, в волшебные сады и дикие леса, запредельное далеко и неведомое там.
Несколько раз отец брал его в соседние имения с белым по синему именами д. ЧАША и РАЙЦЕНТР. Неблагозвучие этих мест восполнялось радостью от самих путешествий. Машина прыгала по ухабам и ямам через леса и поля. Ой-дк открывал окно, позволяя упругому теплому ветру хлестать себя по щекам.
«Пяэсокело! Мфй-+эраблив..\», – напевал он тихо.
«Пяэсокело! Пяэсокало!» – отвечали ухабы.
«Мфй-мфй», – роняли сосны звонкие иглы.
«Пяэ окело! Мф +эр ли», – неумело вытягивал отец, широко улыбаясь.
В д. ЧАША, протянувшейся вдоль вскинутых берегов озера, словно сковырнутого чьим-то гигантским пальцем, они посещали коровьи дома. Места малоинтересные, больше деловые. Коровы жевали корм, взбивали хвостами воздух. Охотник прохаживался вдоль рядов скучающих глаз и слушал, как медленные, выдавленные из пастей ветра поднимаются под высокие потолки и густеют в высококалорийные продукты коровьей воздуходеятельности. «Отцово хозяйство», – не без гордости понимал он.
Самым приятным в д. ЧАША были конфеты и пряники, которыми угощали Ой-дк. Безмолвно хлопая губами, тщетно потрясая воздух, чашенцы пихали угощения в его карманы. Ой-дк жалел их и спешил выразить свою благодарность, забрасывая карамель в рот. Глухие и, похоже, немощные на бури люди. Даже не могли пробудить какой-никакой ветер. «Им бы у тетки поучиться», – сочувствовал он сладко.
РАЙЦЕНТР был другим. Аппетитным. В чудесном глазированном доме, в розово-лимонной комнате с длинноухими растениями в горшках жила за длинным-предлинным