туалет – не место для изощренных метафор. Я обхватил ее стройные мускулистые бедра, она зажала мне рот рукой, словно собираясь меня изнасиловать, и, как сорвавшаяся с цепи наездница, бешено и почти агрессивно поскакала на мне верхом. Мы настолько ясно осознавали, как низко пали, занимаясь животным совокуплением в сортире крупнейшего музея города, что оба единым духом кончили в гробовой тишине.
Словно благопристойные супруги, вступившие в брачный союз после посещения музея, мы рука об руку шли по залитой солнцем виа Гарибальди. Мы вежливо попрощались со смотрителем на выходе. И пожертвовали разорванные трусики в коллекцию музея. Она приходила в такое возбуждение оттого, что разгуливала по городу без трусиков, а я – оттого, что об этом знал, что, вернувшись домой, мы тут же как оголтелые снова занялись сексом. Это банальности, я понимаю, но все банальности становятся реальностью, когда ты влюблен. Вероятно, я должен извиниться за сей поток сознания и слишком тщательную прорисовку деталей с риском отвлечь внимание от канвы повествования, но факт остается фактом: в то время мы оба были безрассудно счастливы. Мы наполняли наши дни приключениями, а по вечерам долго и обстоятельно беседовали о разном, в том числе о нечаянности нашей встречи.
– Если бы ты, как и я, не перепутала даты, – сказал я, – мы бы, возможно, никогда не встретились.
– Если бы тебя и меня больше интересовало будущее, а не прошлое, – сказала она, – мы бы остались слушать лекцию, чинно сидя рядом, и не сказали бы друг другу ни слова.
Я рассказал ей о Деборе Дримбл, размерах ее груди и о том, что все происшедшее было еще более случайным, чем она могла себе представить.
Она не улыбнулась. И тогда я решил спросить:
– Чем я, собственно, тебя заслужил?
Она молчала. И смотрела вдаль. А потом сказала:
– Заслужить друг друга нам еще предстоит. В этом вся прелесть.
Настал день, когда она взяла меня с собой на работу. Замок Маккензи я знал хотя бы потому, что всегда путал его с замком д’Альбертис. Но то был замок с высокой башней и видом на Принчипе, построенный в конце девятнадцатого века мореплавателем с трагической судьбой Энрико Альберто д’Альбертисом. Для мореплавателя он родился слишком поздно. Почти все уже было открыто. Неосвоенной оставалась лишь внутренняя часть Папуа – Новой Гвинеи. Он снарядил лодку и поплыл вверх по течению реки в джунгли. Как бы утверждаясь в собственном героизме, он во весь голос распевал на носу лодки оперные арии. Если аборигенам это не нравилось, он кидал им в головы бруски динамита. Ничего выдающегося в этих джунглях он так и не обнаружил. Вернувшись домой, в Геную, он построил себе ностальгический средневековый замок с видом на море, оборудованный опускными решетками в крепостных воротах и оборонительными зубчатыми стенами. На террасе он поместил статую Колумба, своего кумира и источника вдохновения. Ведь его путешествие было продиктовано не столько стремлением открыть что-то новое, сколько желанием быть похожим на мореплавателей прошлого.
Замок