которые я причиняю тебе каждый день? Если бы не я, ты бы сейчас жила в уюте и радости с кем-то, кто чище меня, кто обеспеченней, кто умнее. Не вздрагивала бы от каждой смс-ки в надежде, что это перевод каких-нибудь денег из банка. Не страдала бы от ссор мужа с твоей хамкой дочерью, не заперла бы себя в четырех стенах… Но я не в силах и не в разуме дать тебе счастье. Я – ничтожество, способное лишь причинять страдания другим. Зачем тебе нужен такой подлец?
– Ну не такой уж ты и подлец, чтоб не заслуживать моих страданий, – ласково ответила Рита. – Иди.
Григорич вновь вошел в церковь и утирая рукавом слезы, уверенно двинулся к иконе Николая-Чудотворца. И он просил. Просил дать ему денег на квартиру или хотя бы знак, как этих денег достать. Любому из нас столь наивное поведение взрослого мужчины может показаться смешным. Любому – это верно. А вот не любому, кому доведенный до отчаяния человек напоминал несчастного, смертельно больного раком, на которого плюнули все врачи, и который готов был пить даже авиационный бензин, лишь бы избавиться от страданий – тому Григорич со своим простым желанием счастливой жизни покажется вполне разумным. Не любой не станет над ним смеяться, а хотя бы посочувствует.
После того как они вернулись домой, Рита сразу же отправилась на кухню, замыслив порадовать мужа чем-нибудь вкусненьким, а Григорича потянуло по накатанной колее – к письменному столу. Но работать вовсе не хотелось. Стоило усесться в рабочее кресло, как он почувствовал такое тяжелое опустошение, будто из сердца вынули изношенный от круглосуточного труда механизм динамо-машины и полностью обесточили душу. В ушах еще глухо отдавались звуки церковного колокольного боя. От каждого удара слабели мышцы, голова слегка клонилась набок, а из груди вырывался еле слышный болезненный стон. Вдруг голову словно прошибло разрядом тока. Григорич еле-еле удержался за краешек стола, чтобы не свалиться с кресла. Он резко притянул к себе клавиатуру, открыл документ Word и набрал первое, что пришло на ум: «Колокол по тебе». Рассказ. Название Григоричу понравилось, но он тут же застонал еще сильнее. «Какой-нибудь мастер пера из этого названия сделал бы роман-лялечку, – досадливо подумал он и трусливо всхлипнул. – А я? Куда я лезу со своей графоманией?» Однако пальцы робко, вразнобой застучали по клавишам, спотыкаясь на каждом слове, но постепенно стали набирать скорость и понеслись, помчались в бешеном козлином галопе, оставляя далеко позади разбросанные кое-как запятые и бессвязные рваные мысли. Поначалу текст действительно походил на полную белиберду, в которой Григорич раскаивался во всех человеческих грехах, растекался в самоистязаниях и не стеснялся по отношению к самому себе самых скабрезных выражений, каждое из которых неискушенная компьютерная программа смущенно подчеркивала красной волной. Автору стало еще более досадно от очевидной неспособности коротко и ясно изливать душу. Однако строчек двенадцать-тринадцать спустя рассеянный взгляд автора стал напрягаться, зрачки сузились, губы поджались, а руки словно включились