корпусных офицеров, по-видимому, значительно улучшился по сравнению с концом XVIII века.
Завалишин указывает, что учение и поведение воспитанников, также как и определение старшинства, офицеры оценивали нелицеприятно и справедливо. Были, однако, в числе офицерского состава корпуса комичные фигуры. Завалишин упоминает одного полковника из «Гатчинских», то есть переведенного Павлом Петровичем из гатчинских батальонов, который при переименовании корпусных чинов из военно-сухопутных в морские получил чин по флоту, несмотря на то, что «едва знал грамоте». В его глазах главной заслугой воспитанника было ношения собственного платья, а особенно – сапог. Контрастом этому полковнику был ряд замечательных людей, как, например, князь Сергей Александрович Ширинский-Шихматов, по определению Завалишина, человек «высокой добродетели». С. А. Ширинский-Шихматов, как и брат его, Павел Александрович, был во всех отношениях высоким примером порядочности и нравственности для своих воспитанников. Давыдов и Подчерков были «по учености замечательны» и пользовались уважением кадет.
По временам происходили корпусные «бунты», обыкновенно из-за дурной пищи. Кадеты мычали, топали ногами и стучали ножами. Эти бунты завершались бомбардировкой эконома (заменившего гофмейстера в управлении хозяйственной частью корпуса) шарами из жидкой каши, завернутой в тонкое тесто из мякиша.
Обычай прислуживания младших воспитанников старшим претерпел значительные изменения по сравнению с концом XVIII века. В числе обязанностей младших считалось идти в другую роту с запиской или поручением, в то время как чистка сапог, платья и пуговиц выполнялась только желающими в обмен на предоставляемые им льготы. При этом право требовать этих услуг предоставлялось только старшему выпуску и то по отношению кадет только, а не гардемарин. В числе спорных пунктов корпусного обычного права считались претензии старших гардемарин подчинять младших тому же порядку, что и кадет. Впрочем, Завалишин говорит, что спор по этому поводу являлся лишь предлогом для традиционных сражений между старшими и младшими гардемаринами в видах прославления в себя подвигами в устной истории корпуса. Недаром даже для Николая Бестужева легендарный силач Лукин был героем. Эти споры решались рукопашным боем на заднем корпусном дворе.
Телесные наказания воспитанников продолжали процветать. Например, один из офицеров, Овсов, давал по триста ударов. В это время наказание розгами было подразделено на три степени: келейное (большей частью в дежурной комнате), при роте (только с разрешения директора корпуса) и перед фронтом всего корпуса. Последняя форма наказания всегда сопровождалась исключение из корпуса. Интересно отметить, что в противоположность непрерывным воплям наказуемых в дежурной комнате, упоминаемых Штейнгелем, в начале XIX века в корпусе считалось молодечеством выносить самое жестокое наказание молча и не только не просить прощения, но еще вновь грубить. Таким