середина апреля, когда тубелин запел по-другому. Той ночью Эми просыпался много раз. Он очень волновался из-за завтрашней праздничной службы. Ему предстояло не только играть на органе, но и управлять хором, который назывался певческой капеллой. И хотя у него была уже репетиция с этой капеллой, он испытывал страх, и даже во сне его губы бормотали слово «капелла». Ему снилось, что певчие поют, а он сбивается с такта, сбивает их, и музыка разрушается.
Начинало светать, когда сон в очередной раз слетел с него. Посреди тишины его оттопыренные уши уловили нежные звуки такой красоты, что он боялся выдохнуть, чтобы они не пропали. Все еще повторяя про себя «капелла, капелла», он распахнул настежь окно своей комнатки, не замечая холода, и вслушался. То не был случайный перебор ветерка, залетавшего сверху в ветви тубелина; то были стройные, прекрасные созвучия и восхитительные, переливчатые пассажи.
Со стороны леса послышались шорохи, не похожие на ветер; они усиливались, будто в сад вливалась какая-то волна. Вот посветлело, и Эми увидел, что сад наполнился белками. Десятки зверьков застыли рыжими изваяниями, словно на картине: они слушали, как и он! Одна, очень крупная белка прыгнула прямо на подоконник, щекотнув ухо Эми хвостом. Но что за белка! Она была изумрудно-зеленой: ее густой мех походил на нежную хвою. И на мгновение вместо беличьей мордочки Эми увидел лицо рыжеволосой девочки с синими глазами. Он решил, что еще не проснулся, и огорчился: выходило, что и чудесная музыка тубелина была сном. Отвернувшись от окна, он сделал шаг к кровати, вновь бормоча «капелла, капелла». И тут за спиной его зазвучала напевная речь:
– Можешь Капеллой меня называть, коль так хочешь. Но отчего не поверишь рассвету, ведь сумеркам верил? Верил, что с аистом черным отец улетел?
– Верил, – прошептал Эми, боясь обернуться, – и сейчас верю. Но разве бывают зеленые белки с человеческим лицом?
– В праздник деревьев бывает еще не такое.
– В какой праздник?!
– Когда тубелин пробуждается, праздник приходит к деревьям: кедры и ели, а с ними и птицы, и звери слушают песню его. Когда ты поймешь тубелина прекрасную песню, поймешь ты и все остальное.
Эми обернулся, но маленькой зеленой гостьи на подоконнике уже не было. Он лег и уснул, а проснувшись, уже не знал, что было сном, а что – нет. Но одно он помнил ясно – необычайную музыку тубелина. Она сама звучала внутри него, в его уме! Он помнил ее так отчетливо, что ему ужасно хотелось попробовать сыграть такое на органе – хоть как-нибудь, чтобы хоть чуточку было похоже! Ему так не терпелось, что, не думая о завтраке и застегиваясь на ходу, он пронесся через площадь, начисто позабыв о чинности и порядке, и вбежал в церковь. Одна мысль терзала его: только бы никого не было!
По счастью, костел оказался пуст. С тех пор, как заболел учитель, у Эми был свой ключ от винтовой лесенки, что вела на балкончик с органным пультом. Он включил электрические мехи и погрузил руки в клавиши. Он пробовал и пробовал, то отчаиваясь, то радуясь, вытягивая и заталкивая обратно втулки регистров, прыгая на скамейке от