Он никак не мог представить себе, что Ева никогда больше не войдет в эту беседку, не сядет на эту скамейку, не покормит белок, и никогда уже этот сад не услышит ее чарующего пения.
Он прилег на скамейку и снова заплакал. И в этот миг глаза его различили нечто столь странное, что он приподнялся и сел. Совсем близко от беседки неподвижно стоял олень. Но какой олень! Он весь светился мягким зеленым светом! Его мех, влажно поблескивая, сиял, будто хвоя молодых елей на солнце после дождя! Вот сверкнули темные глаза, смотревшие прямо на него, и Себастьяна пробрали мурашки. Это длилось недолго: зеленый олень качнул ветвистыми рогами и с легким шорохом пропал во тьме, будто растаял. Подумав с минуту, о том, как сильно он пьян, и о том, что еще, не дай Бог, можно увидеть спьяну, Себастьян снова улегся и уснул.
Когда он открыл глаза, уже рассвело. У беседки стоял незнакомый мальчик лет двенадцати, одетый до пят в зеленый плащ, будто сплетенный из мха и хвои. Глядя на закоченевшего звонаря оленьими глазами, мальчик сказал ему, что пройдет немного времени, и тот увидится со своей бедной ненаглядной Евой. Затем он спросил, верно ли, что на груди у новорожденного – два родимых пятнышка, похожих на укус змеи?
Себастьян оторопело кивнул, и тут же, не дав ему опомниться, мальчик в зеленом плаще вдруг заговорил о голубой шишечке – о той самой, что хранилась в особенной шкатулочке Евы. Из той шишечки, по словам чудесного гостя, вырастет тубелин, свирельное дерево, которое станет другом их сыну. А вырастет оно, только если Эми сам положит шишечку в землю, когда ему исполнится три года. Затем юный незнакомец исчез, растаял в воздухе, вымолвив на прощанье: «Пусть остерегается Продавца Песка!»
Этих слов Себастьян не понял и забыл их. А через три года, как было сказано, Эми выкопал лопаткой ямку, положил в нее странную шишечку и засыпал землей. Деревце на удивление быстро росло, и когда сыну звонаря исполнилось пять, тубелин был уже выше окна его детской…
Эми сызмальства любил вслушиваться в самые разные звуки, и тетушка Феодосия ворчала, что у него уши вытянутся, если он будет вслушиваться во все подряд. И правда, уши Эми росли чуть быстрее, чем нужно, немного оттопыриваясь. Одной из любимых его игрушек был маленький колокольчик из темно-сиреневого костяного фарфора. Хранился он в той самой особенной шкатулочке Евы, в которой когда-то жила и тубелиновая шишечка. Стенки сиреневого колокольчика были так тонки, что просвечивали на солнце голубоватыми сумерками, если смотреть вглубь чашечки. Себастьян очень дорожил колокольчиком, потому что он принадлежал Еве. Изредка все же он давал сыну поиграть с ним, изумляясь тому, как бережно Эми держит его маленькими пальчиками, и каким восторгом озаряется лицо ребенка, слушающего нежно угасающий звон, когда ухо Себастьяна ничего уже уловить не могло.
Но больше всего нравились Эми звуки чудесного дерева. Он мог подолгу, закрыв глаза, слушать странную песню ветра в его ветвях. А однажды тубелин запел в совершенно безветренную погоду, и пение его стало