урода он не обижается. Разворачивается – и уходит.
И еще не успевает закрыться за ним дверь, как в моей сумрачной тюрьме появляется Крошка Доррит. Останавливается на пороге так резко, что из миски, которую она несет, едва не выплескивается бульон. Неужели моя подружка не ожидала увидеть меня вне клетки и всего-то с одном браслетом? Приятно, когда перед тобой трепещет Волчица, пусть и такая мелкая.
Я словно невзначай повожу рукой, звякаю цепью – пусть видит, что мой «браслет» сидит крепко. Волчице и в самом деле становится спокойнее. Она собирается оставить миску у порога, но я движением головы прошу поднести еду поближе. Вот так, в самый раз… Рывок – и я оказываюсь перед ней быстрее, чем Крошка Доррит успевает выпрямиться. Она застывает – впервые находится так близко ко мне без преграды из металлических прутьев. Дыхание частое, взгляд испуганный, настороженный. Но она не уходит, даже не отступает, и это решает все.
Цепь натянута, я и на сантиметр вперед не продвинусь. Поэтому отступаю на шаг – здесь ничто не сковывает мои движения – и говорю:
– Подойти.
Она медлит.
Сглатываю ком в горле. Мне очень нужно, чтобы она подошла.
Молчу. Не двигаюсь. Пусть привыкнет, пусть убедится, что я не хочу от нее большего, чем то, о чем она уже догадалась. Наверное, сейчас жар от меня исходит сильнее, чем от нее.
Она чуть подается вперед – легкое, едва заметное движение. Еще не «да», но уже «может быть».
– Ближе, – мой голос охрип от физического желания и осознания того, что дверь осталась незапертой.
И Волчица делает этот шаг. Высшая степень доверия – мне, Охотнику, семь месяцев просидевшему в клетке, мечтающему сбежать. Ведь теперь, чтобы получить долгожданную свободу, мне стоит лишь обхватить голову Волчицы ладонями и резким движением повернуть в сторону, до хруста шейных позвонков.
Я поддаюсь фантазии. Медленно пропускаю волосы Доррит сквозь пальцы и чувствую под своими ладонями ее прохладные ушки. Легонько, совсем немного, наклоняю ее голову в одну сторону, затем в другую. Я почти слышу этот хруст… Теперь справиться со своим видением куда сложнее. Я взведенный курок. Едва не взрываюсь от переполняющих меня эмоций, от осознания этой тонкой, физически ощутимой грани между чужой жизнью и смертью, которую так легко могу переступить. Даже имею на это право.
Но вместо этой фантазии я начинаю воплощать другую. Перемещаю большой палец правой руки на ее губы, тонкие, сухие. Мну их, пока не упираюсь подушечкой в зубы. Очень медленно провожу по десне от одного клыка до другого. Чувствую, как они выпирают из-под тонкой кожицы. Вот оно – главное отличие Волков. И главное их оружие.
Крошка Доррит застыла. Кажется, даже дышать перестала. Возможно, испытывает то же, что и я несколько минут назад, когда обхватил руками ее голову – сдерживает себя, чтобы не пустить клыки в дело, и это требует огромных усилий. Настолько, что сопротивление рождает желание, противоположное жажде убийства.
Я скольжу руками ниже: по ее шее, ключицам… Ныряю под майку. Несмотря на долгие месяцы отсутствия практики,