прижимал мою голову Самец, но я тотчас же забываю эту картинку. Перед глазами – звезды. Я словно эфира надышался. Крошка Доррит так поскуливает, что я, кажется, мог бы разрядиться от одних только этих звуков.
…Потом я отваливаюсь, словно от стола, за которым обожрался. Чувствую, как быстро остывает мокрое от пота тело. Разорванная в клочья майка липнет к спине – возможно, от крови – теперь я куда сильнее ощущаю жжение царапин.
Луна мутно светит сквозь пленку облаков. Я поворачиваю голову так, чтобы видеть дверь – не запертую ни на щеколду, ни на замок.
Крошка Доррит лежит неподвижно, словно заснула. Но вряд ли это так.
Вслушиваюсь в звуки за стенами: только шум ветра. Это кажется идиотизмом, но сейчас мне не хочется уходить. Последние семь месяцев не были самыми паршивыми в моей жизни.
И тут я вспоминаю о Лесс.
Она должна была уже прийти. Она всегда приходила в такое время. Но не сегодня. Оставила меня с Крошкой Доррит наедине. Подарила меня своей прислужнице, вместо того чтобы прийти самой.
Приподнимаюсь на локтях. Меня охватывает злость. Привыкаешь спать без меня, Лесс?
Поднимаюсь. Крошка Доррит даже не вздрагивает. Иду к двери. Пол скрипит так, что и человек бы проснулся, но Волчица не останавливает меня. Тогда я возвращаюсь к ней и снимаю с нее «браслет», хотя она и сама бы отлично справилась.
– Прощай, Крошка Доррит, – шепчу ей на ухо. Затем, уже не медля, подхожу к двери и распахиваю ее.
Глава 4. Кнуты и пряники
Вера
– Ненавижу, когда тебе приходится уезжать, – я прикрываю глаза, чтобы успокоить жжение от подступающих слез.
Хотела бы вести себя по-взрослому, но, видимо, зрелось и любовь – понятия несовместимые.
– Не волнуйся, моя девочка, за тобой присмотрят.
– Я не говорила, что боюсь. Я сказала – ненавижу. Надеюсь, ты будешь невыносимо и мучительно по мне скучать!
Сейчас наше любимое время суток: уже вечер, солнце вот-вот скроется за лесом, но тропинка до нашего сибирского дома еще залита оранжевым светом. Он особенно ярко отражается от островков белого, подтаявшего снега.
Мы сидим в беседке, срубленной Никитой, по разные стороны стола. Устроились на спинке скамейки: по-приличному сидеть еще холодно. Смотрим на желтое окошко нашего дома: специально не выключили лампу в гостиной, нам нравится такой ориентир. К тому же сейчас смотреть на окно куда проще, чем в глаза друг другу.
На столе термос с чаем и половина черничного пирога, который я приготовила сама. Жую пирог, но не чувствую вкуса.
– Я успеваю соскучиться по тебе даже за то время, пока сплю, – ласково успокаивает меня Никита.
Знаю.
Вижу.
Он смотрит на меня так, словно хочет запомнить каждую деталь: мои жесты, улыбки, взгляды, наше молчание, наши разговоры… А у меня все внутри болезненно ноет от желания быть с ним, чувствовать его. Но я продолжаю сидеть на месте.
Мы смотрим, как сумерки превращаются в темноту.
– Расскажи,