в отдельный номер, он опять бросился на колени и умоляющим голосом стал просить подождать не более получаса, потому что его кум не успел приготовить надлежащего одеяния, дабы предстать предо мною во всей форме своего будущего звания.
В ожидании появления кандидата в палачи я стал расспрашивать Дорожкина, чем он занимался. Совершенно свободно и без всяких оговорок он объяснил, что с двадцати лет он вместе со своим отцом занимался провозом контрабанды, преимущественно чая. Но лет шесть тому назад их поймали, и они сидели в тюрьме более двух лет. В тюрьме его отец, бывший шляхтич, умер.
Во время этой откровенной беседы в номер вошел мужчина и, поклонившись мне в ноги, произнес:
– Будьте отцом и благодетелем, устройте, чтобы я был палачом. Век за вас буду Бога молить. Все расходы снесу, какие потребуются. Желаю послужить Государю…
– Будьте отцом и благодетелем, устройте, чтобы я был палачом. Век за вас буду Бога молить. Все расходы снесу, какие потребуются. Желаю послужить Государю…
Он поднялся, и я увидел человека лет пятидесяти, роста выше среднего, очень крепкого сложения, с густыми русыми волосами, подстриженными в скобку, и с усами. Одет он был в плисовую черную безрукавку, в такие же шаровары, запущенные в голенища сапог, и в красную кумачную рубашку. Безрукавка была перехвачена узким пояском из позумента.
– Я, – говорит, – служил во флоте, вышел в бессрочный отпуск и нынче служу кучером по найму у адмирала Платера. Адмирал мною доволен. Я холостой, от роду ничего не пью и не курю.
На вопрос, почему появилось у него желание быть непременно палачом, новый мой знакомец начал опять-таки удивительно объяснять:
– Два раза в жизни видел я, как на Конной площади палач Кирюшка наказывал убийц… Да разве это палач? Да разве так наказывать надо? Да разве такую для этого надо иметь руку!.. Эх, прямо вскочил бы на эшафот, значит, выхватил бы у него плеть да и потянул бы… не по-кирюшкинскому, а так, чтобы они (то есть преступники) и не встали…
– Силу в этом я необыкновенную имею, – продолжал этот удивительный собеседник. – Вот уже месяца два я в этом деле упражняюсь. Каждый день утром по двадцати ударов кнутом каждой лошади даю и вечером повторяю ту же самую порцию. Вот кум видел… Как я вхожу в конюшню, страх на лошадей находит непомерный… рычат, топочут, брыкаются.
На эти слова Дорожкин убежденно заметил:
– Точно, как волшебник, скот в повиновение привел…
А пока что лошадиный палач продолжал:
– И адмирал мною довольны и не раз говорили: «Ну, Семен, преобразовал ты у меня лошадей, едут ровно, останавливаются как вкопанные»… Ваше высокородие, за определение меня в палачи вы и ваше высшее начальство будете довольны.
Эту последнюю фразу Семен Грядущий произнес с особенным чувством. Затем он вынул из кармана красную феску с большой золотою кистью, надел ее на голову и повелительно произнес:
– Кум! Встань-ка туда к двери… задом! Облокотись на дверь, будто представляешь,