и сквозь крышу, расцветая пышной зеленой кроной над ней.
Мне это казалось красивым. Даже уродливые части, вроде той линии нагроможденных машин или груд испорченного хлама, казались мне захватывающими, опасными и немного загадочными. Я еще не поняла, что должна стыдиться – трейлера и куч позади него, нашей дешевой мебели, того, как папа выбирал игрушки или книги из коробок дерьма, которые люди оставляли на свалке, отмывал их и дарил мне на Рождество или дни рождения, завернутыми и перевязанными бантиком. Я не знала, что это мусор.
Я не знала, что мы – мусор.
За это мне надо благодарить папу. Особенно за это. Я долгое время могла воображать, что мы были благословенными стражами странного и волшебного места, и теперь я понимаю, что это из-за него, что он взял на себя хранение тайны о жестокости мира, чтобы она не портила мои мечты. Даже в тяжелые времена, когда зима длилась на месяц дольше обычного, машина ломалась и ему приходилось потратить все деньги не на продукты, а на новую коробку передач, он никогда не показывал мне, что мы в отчаянном положении. Я все еще помню, как он уходил в лес на рассвете и возвращался с тремя жирными белками, висящими на плече, как он улыбался, говоря: «Я знаю везучую девочку, которая сегодня получит бабулино фирменное куриное жаркое». Он был таким убедительным со своими «фирменное» и «везучую», что я радостно хлопала в ладоши. Однажды мне предстояло понять, что мы не были везучими, а просто нищими, а выбирать могли между мясом белок или его отсутствием. Но в те дни, когда я ловко отрезала лапки у своего ужина окровавленными ножницами по металлу, освежевывала их, как меня научил папа, а его – мой дедушка, все это казалось приключением. Он ограждал меня от правды о том, кто мы, сколько мог.
Но он не мог делать это вечно.
Тем летом я много бывала одна, только я, кучи и живущие на свалке коты. Парочка этих потрепанных дикарей всегда бродила поблизости, но я редко видела их больше, чем краем глаза, они шныряли серыми молниями между груд мусора, скрываясь в лесу. Но той зимой я нашла котят; я слышала их мяуканье где-то возле трейлера и однажды увидела, как стройная трехцветная кошка исчезает в проходе с только что пойманной мышью в зубах. К июню кошка исчезла в неизвестном направлении, но котята остались, превратившись в трех любознательных, длинноногих юнцов, сидевших на верхушках груд и наблюдавших, если я проходила по двору. Папа смерил меня долгим взглядом, когда я попросила у него кошачьей еды из магазина.
– Эти коты сами могут охотиться, – сказал он. – Поэтому мы их не гоняем, чтобы во дворе не было грызунов.
– Но я хочу им понравиться, – сказала я. Наверное я выглядела жалко, потому что он втянул щеки, чтобы не засмеяться, и после следующего похода в магазин он вернулся с пачкой дешевого сухого корма и предупреждением: никаких котов в трейлере. Он сказал, если я хотела завести питомца, он купит мне собаку.
Я не хотела собаку. Поймите, не то чтобы они мне не нравились. Я всегда любила