не только холодком, но и затхлым запахом. Он колебался, не решаясь включить свет. Но в почти кромешной темноте не найти сбежавшую песчанку. А ведь он за этим пришел! И, замирая от страха, он повернул выключатель.
Полицейские заходили сюда пять лет назад, и с тех пор обстановка в монтажной студии так и оставалась неизменной: все вверх дном, толстый слой пыли и даже кружочки паутины повсюду.
Все показалось ему словно уменьшившимся в размерах, как прежде ключ. И гораздо более гнетущим. – Биби-Два, ну пойдем же наконец, это уже не смешно!
Его голос прозвучал странно, тоньше обычного. Это место пробуждало столько воспоминаний, что ему стало не по себе и перехватило горло. Казалось, кинопроектор вот-вот начнет показывать сценки, отснятые на пленку: тяжелые бобины были заряжены, стоило только нажать кнопку… Но Гомер не посмел бы этого сделать ни за что на свете.
Присутствие – а точнее сказать, отсутствие – отца чувствовалось здесь гораздо сильнее, чем в машине или гараже.
Наконец он заметил песчанку: та стояла на стопке бобин. Обрадовавшись, что ее увидели, она перепрыгнула на толстую тетрадь в красной обложке. И хотя страницы разбухли от влажности, Гомер ее узнал – это была тетрадь отца. Тот записывал в нее все, что касалось съемок его фильма: характеристики персонажей, зарисовки декора и костюмов, сюжет, фрагменты сценария – все-все до мельчайших деталей. Этот фильм был его настоящей страстью, отец работал над ним несколько лет. Он никогда бы не бросил эту работу прямо в разгар съемок из-за какого-нибудь безрассудства. Изабель Пим до потери дыхания кричала об этом, но ей никто не верил. Всем казалась правдоподобнее версия «нежданная любовная страсть – перемена образа жизни – начать все с нуля в других краях». И люди жалели несчастную женщину, брошенную одну с малышом.
А потом все просто-напросто отвернулись от них.
– Здесь на все секреты есть разгадки и ответы! – снова тренькнул мелодичный голосок.
– А, так ты всегда говоришь в рифму… – заметил Гомер. На него вдруг навалилась страшная усталость. – Ты в меня верь – тогда без потерь тайну раскроешь. Читай же теперь!
Песчанка спрыгнула с обложки и попыталась лапкой приподнять ее, открыв первую страницу.
Гомер, словно зачарованный, отбросил старый хлам, лежавший на видавшем виды кожаном диване, и рухнул на него прямо посреди папок и непонятного барахла, разбросанного как попало. Перед ним висел пожелтевший от времени экран, заслонявший кусок стены.
Схватив тетрадь, он положил ее себе на колени, раскрыл и начал читать, а Биби перелезла к нему на плечо.
Сюжет был ему известен, к тому же в этом году он проходил его в школе. «Одиссея». Приключения героя, о них рассказал Гомер… и другие античные поэты. Отец обожал греческую мифологию, все эти легенды, эпические сказания, их персонажей с необыкновенной и трагической судьбой. Он ведь и сына назвал Гомером не случайно. Вместо того чтобы представляться так: «Меня зовут Гомер, как персонажа „Симпсонов“»[3], – классно сказать: «Меня зовут Гомер, как древнего