десять минут, врач не показывался.
Я вышел в коридор. Там уже стояли носилки с ранеными, в палатах койки были сдвинуты и приняты новые раненые. Я вышел во двор, ни одной машины с ранеными во дворе не было. В течение ночи прибывали еще две партии раненых, и все были приняты. Вместо положенных трехсот пятидесяти коек, мы приняты тысячу четыреста пятьдесят человек, нарушив всякие правила – таковы законы войны.
А на второй день вызвали меня к приехавшему начальнику санитарного отдела армии военврачу третьего ранга Рязанову. Встретил меня высокий, лет тридцати пяти мужчина, богатырского сложения, физически развит, красивое простое русское лицо. Перед ним лежал рапорт побежденного мной ночью врача.
«Читайте!» – жёстко сказал Рязанов.
Я прочитал.
«Ну как, товарищ батальонный комиссар?»
«В этом рапорте всё истинная правда, товарищ начальник санитарного отдела армии».
И надо сказать, что врач, действительно, ни одного слова не выдумал и не убавил.
«Я восхищен объективностью мошенника», – сказал я.
Рязанов долго и внимательно смотрел мне в лицо, потом, чуть улыбнувшись, сказал:
«Я понимаю обстоятельства, заставившие Вас поступить так, но… категорически запрещено так делать».
Впоследствии мы стали хорошими друзьями и с Рязановым, и с врачом, который прямо заявил мне, что он был совершенно дурак до стычки со мной, и что эта стычка заставила его смотреть на обстановку иными глазами.
Вот так-то.
Только личный опыт может быть критерием истины.
Глава 6. В деревне Дарьино. По пути наступления наших войск
20 декабря 1941 года ЗУ армия перешла в наступление на Ржевском направлении. Снега были в эту зиму ужасно глубокие.
Наступление вели без танков и авиации.
Противник отступал медленно, все же наши войска продвигались в день километров по 14—15. Моральное состояние нашей армии было прекрасным.
Героизм наших войск и ненависть к врагу крепли в ходе наступления. Бойцы видели теперь своими глазами врага в лицо, а не по газетам. Сожженные села, тысячи расстрелянных, повешенных оставлял враг на пути отступления. Проходя по местам вчерашних боев, я видел мстительную ярость наших бойцов, как правило, каждый убитый немец лежал с разбитой вдребезги головой. И если это не успевал сделать солдат, это делали женщины и подростки.
А немцы, отступая, жгли деревни. Ночью весь фронт казался кроваво-огненной лентой, из которой временами раздавались сильные взрывы. Столбы огня высоко поднимались к небу. Это немцы взрывали наши промышленные предприятия: цементные заводы в Селижарово и другие.
Впервые от местных жителей и бойцов мне пришлось услышать о немецких зверствах. Рассказывали, что одна женщина не могла снять сапоги с убитого немецкого офицера, тогда взяла топор и «оттяпала» мерзлые ноги. Принесла их в избу и в присутствии красноармейцев, которые зашли к ней