голову в конце Семилетней войны.
– И что же доносит этот Зодич?
– Конфедераты замышляют супротив вашего сиятельства диверсию. Безвестно, кто именно. Я дал указание ускорить разыскание. Об этом сообщил и в Петербург. А до той поры, покуда не поймаем злодеев, Вам необходимо предпринять меры строжайшей осторожности.
– Не впервой! – отмахнулся генерал-аншеф. – Волков бояться – в лес не ходить. До старости, почитай, уже дожил и пулям не кланялся. А страшиться какого-то полячка – страм не только для меня, генерала, но и для любого российского воителя. Спаси вас бог за предупреждение, но жить буду только так, как сердце велит!
Потемкин расстался с любовницей под утро, покинув её спальню по тайной лестнице, ведущей в отведенные ему комнаты на втором этаже. Встреча была бурной. «Катюшка», как называл он про себя императрицу, радовалась больше него самого, что назначила возлюбленного подполковникам лейб-гвардии Преображенского полка. Теперь первый полк империи был в их руках!
Несмотря на то, что и предыдущую ночь спал мало из-за любовных утех, Григорий Александрович чувствовал себя отменно, улыбался, вспоминая ласки и нежные излияния августейшей особы. Он приказал дежурному офицеру принести ему кофе покрепче, такой же, какой по нраву императрице. И, подойдя к окну, отодвинул портьеру.
Над набережной и сталистой Невой вкось гнал норд-вест снежные вихри. Они сплетались в пляшущие клубы, мчались и мчались в сторону Петропавловской крепости. Почему-то подумалось, что неспроста свалились монаршие милости на него как раз в тот год, когда преодолел возраст Христа. Что это? Знак особой судьбы? Ведь, почитай, всего за три недели, прошедшие с ночи, которая бросила их в объятия друг друга, он возвысился до одного из самых могущественных людей страны, став новым фаворитом. Знал Григорий Александрович и о «ясновельможном пане», и о том, что приятель Орлов несколько лет ночевал в той же спальне, где теперь проводил он сладчайший досуг. Был наслышан и о Васильчикове, недолгом увлечении Екатерины Алексеевны. Но ревность пресекал тотчас, поскольку верил в чувство женщины, давно ему милой.
Потемкин, печатая шаги, точно бы перед строем, бодро прошел к столу и придвинул кресло. Со дня присвоения ему звания генерал-адъютанта, с первого мартовского дня, он имел право просматривать почту императрицы. Вчера он дал распоряжение представить ему поступившие реляции и документы секретной переписки. Ключом, который никогда не выкладывал из кармана мундира, Потемкин отомкнул ящичек стола, где хранил письма императрицы И бегло пробежал глазами начало самой первой записки. Так могла написать только поглупевшая от страсти женщина:
«Гришенька не милой, потому что милой… Я тебя более люблю, нежели ты меня любишь, чего я доказать могу, как два и два – четыре… Мне кажется, во всем ты не рядовой… и… чтоб мне смысла иметь, когда ты со мною, надобно, чтоб я глаза закрыла, а то заподлинно сказать могу того, чему век смеялась – «что взор мой тобою пленен». Экспрессия, которую я почитала за глупую, несбыточную и ненатуральную,