сотни лет минуло с той поры! Думаю, ты найдешь его у себя дома, там, откуда приходишь!
Неуловимым движением путник внезапно оказался на коне позади мертвого рыцаря. Хребет лошадиного скелета впился ему в зад сквозь истлевшую попону, но он не обратил на это внимания. И мертвый всадник почувствовал, если неживой может чувствовать, словно стальной обруч сжал его локти, не давая возможности воспользоваться ни мечом, ни коротким катсбалгером ландскнехта, висевшем на другом его боку.
– Кто ты такой?! – прорычал мертвец.
– Какое это имеет значение? Поехали домой, Черный рыцарь!
Всадник повернул коня и понесся сквозь заросли деревьев и кустов прямо в чащу, пытаясь сбросить непрошеного седока, но тот держался, несмотря на удары ветвей. Вскоре они подскакали к огромному грабу, между корней которого темнела пещера. Именно туда ринулся, не останавливаясь, мертвый конный рыцарь. В этой темной пещере он и исчез через секунду, намереваясь прихватить в подземный мир своего нежеланного попутчика. Но тот с ловкостью кошки успел соскочить с мертвого коня, приземлившись на все четыре конечности, да еще в левой руке у него оказался прихваченный с пояса всадника катсбалгер – короткий меч с двухфутовым толстым лезвием, закругленным на конце, и S-образной крестовиной. «Кошкодер» являлся излюбленным оружием ландскнехтов для рубки врукопашную, когда уже не годятся ни копья, ни двуручные мечи. На диске, венчавшем расширявшуюся к концу рукоятку, можно было различить напаянную букву G – «Geyer».
Лодья – а это был он – встал, отряхнулся и пошел в обратную сторону. Катсбалгер он держал под мышкой, и это было куда более пригодное оружие, чем шпага, болтавшаяся на его боку. Напоследок оглядевшись, он различил на нижних ветвях дерева множество черепов – похоже, мертвый рыцарь безуспешно пытался заместить свою голову чужими.
Когда через полчаса путник вышел на поляну, коня там не было, несмотря на то, что привязан был он крепко. Лодья опустился на колени в том месте, где он стоял, и принюхался. Обоняние у него было необычайно острым, и он уловил, что конь не ушел сам – его увел человек в смазанных дегтем сапогах. Он поднялся и, определив направление, куда удалился конокрад, зашагал следом. Двигался он бесшумно, как кошка. Вскоре он увидел бревенчатую хижину углежога. Правда, уголь тут, кажется, давно не выжигали. Украденный конь стоял смирно, привязанный к коновязи. В окошке светился желтый огонь.
Лодья вошел в дверь без стука, благо она была лишь приперта колом, который сломался, как тростинка. На постели валялся здоровый детина в начищенных сапогах. Его потрепанный синий прусский мундир болтался на колышке, вбитом в стену, на другом колышке висели карабин и сабля. Однако, судя по их виду, они давно не подвергались проверке начальства. Рядом с хозяином хижины стояла на полу полупустая бутылка водки: судя по всему, пили прямо из горлышка.
– Кого я вижу, егеря Его Величества прусского короля! – сказал