с обеих сторон, и ратная слава одних перекрывалась кровавыми подвигами других. Надо сказать, что многие воины получили закалку еще в Тридцатилетней войне, в войне с турками, в войне с русскими и в других сражениях той эпохи.
Хотя главные вожди, оспаривавшие власть над Украиной, окончили иное заведение – иезуитский колледж во Львове. То были Богдан Хмельницкий и Иеремия Вишневецкий, планы которого стать польским королем сорвало восстание. За то отплатил Иеремия казакам страшным разгромом их войска под Берестечком летом 1651 года. Только, видно, не малой ценой была куплена та кровавая месть – спустя месяц он скончался в своем лагере без видимой причины – будто кто-то пришел за отданной в заклад душой.
Ну а после Переяславской рады 1654 года, в тяжкое время разделения, когда Украину рассекала граница, проходившая в двадцати верстах от Киева, академия сделалась дополнительным окном в Европу с ее европейскими науками и чернокнижием. Неслучайно в России только учеба в этой академии делала человека полноправным членом как церковной иерархии, так и сообщества чернокнижников…
Итак, Лодья сделался студиозусом академии, число учащихся которой в это время доходило до тысячи двухсот человек. Учеба в древнем Киеве показалась весьма привлекательной даровитому северянину. Впрочем, не часто он посещал лекции тамошних профессоров, предпочитая посвящать время чтению старинных книг и инкунабул, находившихся в наглухо запертых хранилищах в подвалах Академии. Однако только смутными намеками упоминается в позднейших письменных источниках, какие именно области старинного знания привлекали его. В частности, о самых запретных томах, на которых стояло факсимиле Влада Дракулы, пожертвованных академии князем Иеремией Вишневецким, двоюродным племянником Петра Могилы.
Именно из хранящейся в Академии древней летописи узнал Лодья странную историю о полоцком князе-оборотне Всеславе, которому в XI веке удалось занять Киевский престол. Эта история почему-то заинтересовала его, и он ее законспектировал.
В целом же следует отметить, что атмосфера древнего, живописного, южного – по сравнению с его родными местами – города, по-видимому, пагубно влияла на усидчивость двадцатидвухлетнего студента. Часто видели его стоящим на киевских кручах и озирающим широкую долину Днепра. Видели его и в других местах.
Однажды вечером в кабаке «Золоте барильце»[7] на Подоле собралось, как обычно, много посетителей, и дым стоял коромыслом. Тут были и чумаки, и школяры, и заезжие крестьяне, и мещане – кого только не было. Кабак большой, и места в нем всем хватало. Внезапно в дверях показалась чернобровая молодка в красивом платье, с роскошной темной косой, обмотанной вокруг головы наподобие короны. В руках она держала мешок, из которого высовывалась усатая кошачья голова.
Весь народ в кабаке моментально притих. «Босорка!