а выкрестов среди либералов и в самом деле было много.
– Да, правильно поняла, – ответил Пётр Алексеевич, тактично не заметивший сорности речи своей дочери.
– А теперь мне нравится ход твоих мыслей! Только не подумай, что я так себя веду. Мой муж, моя свадьба – это мой осознанный выбор!
– Я и не сомневался, что ты не такая. Ты моя ведь дочка.
Они долго ещё беседовали. Марина затем ушла на балкон курить, при недавно бросившим отце застеснялась дымить. А когда она вернулась, Пётр Алексеевич был уже каким-то расстроено-задумчивым. Склонилась голова его, локти упёрлись в колени, согнулась на полу тень.
– Не понимаю я всё-таки, Марина… Одного не понимаю, – начал Синельников-старший.
– Чего не понимаешь, папа?
– Я ваше поколение не понимаю. Всё у вас есть, а вы всё равно не довольны, не цените того, что имеете. И настроения, и идеи ваши протестные – такие бесплодные, если разобраться. Какое-то просто, извини меня, бесплодие без невинности вырисовывается. Вот смотри… Даже если взять во внимание наш ужин. Какие хорошие продукты – разные, полезные. И достать легко – легче лёгкого! А когда я вот был в твоём возрасте, Марина, ничего такого не было.
– Опять началось… Папочка, нельзя так себя грузить! Было – не было… Какая разница? Ты к чему вообще клонишь?
– Да вот к чему. Вот чего я никак не могу понять. Вот вы, молодые, живёте в мире потрясающих возможностей, живёте в сытости, даже не в достатке, а в переизбытке… И всего вам мало! Притом почти не работаете. И всё равно вам всего всегда мало! Протестовать ещё ходите… Не понимаю.
– Папа, а как же не протестовать? Коррупция, воровство, убийства…
– А вот кое-где сейчас женщин и стариков убивают, очень недалеко от Москвы, – и вы молчите. Загаженный, никому даром не сдавшийся Химкинский лес всем скопом защищали, рубашки на груди рвали… и чего? А теперь молчите.
– Всё спорно, папа. А как не протестовать? Это единственная возможность оставаться честным гражданином – уйти в оппозицию. Разве нет?
– Я не считаю так.
– Папа, ведь и в твоё время молодёжь, я думаю, боролась и на площади выходила. Только вот ты – дома сидел.
– Ну митинговали они, и что? Ну диссидентишки по кухонькам своим прокуренным сидели и до потери пульса спорили, как нам Россию обустроить… И чего с того? Только к шмотью, к фенечкам импортным все они стремились на самом-то деле. Всё развалилось бы и без их помощи. Они только всё окончательно испортили, весь их спор – на крови…
Пётр Алексеевич сделал паузу, выдохнул и задумался, оценивая сказанное, не загнул ли он лишнего.
– И да, дочка, я дома не сидел. Я строил. Я много работал.
– И чего построил?
– Уф, давай сменим тему разговора…
Надрыв этого диалога не испортил вечера, а наоборот, придал ему некую пикантность. Снова, под последние два бокала, оживлённо разговорились