одна заинтересовала оборотня. Звук молота оттуда доносился чистый, как музыка, да и был – музыкой. Мелодией мастерства.
У коновязи топтался рыжий конь. Не простой – очень хороший, в дорогой сбруе. Не суетился, только спокойно поглядывал из-под длинной челки да переступал ногами. На передней правой не хватало подковы. Велев Неждане близко не подходить, Волшан и сам зашел от ветра, чтобы животину зря не тревожить.
В кузнице невысокий и плечистый мужик отстукивал раскаленную подкову. У огня возился мальчишка-ученик в черной от копоти рубахе.
– Доброго дня! – поздоровался Волшан в паузе между ударами молота.
Кузнец кивнул не прекращая работы. Подкова быстро остывала, темнея. Ударив в последний раз, кузнец недовольно буркнул что-то в рыжеватую бороду и, подцепив подкову клещами, отправил ее в пылающий горн.
Волшан использовал возможность рассказать о своей нужде.
– Отчего же не сковать? – ухмыльнулся кузнец, временами поглядывая на подкову. – А ты цену такой работе да доброму железу знаешь, прохожий человек?
Теперь усмехнулся оборотень. Вот где пригодятся ему княжьи подорожные…
– Небесного железа у тебя не прошу, но за хорошее и заплачу хорошо, – пообещал Волшан.
– Я думал, конь мой уже подкован, а ты лясы точишь?
Кто-то громкий и громадный встал против света в распахнутых воротах кузни. Волшан не шевельнулся, да и кузнец не оробел, спросил, словно и не слышал вошедшего:
– Каков запор на цепи сделать?
– Оглох, Лиходей? – рыкнул детина и ввалился внутрь, цепляя кузнецову утварь длинными ножнами меча.
Тот бросил взгляд на краснеющую в огне подкову и задрал бороду, глядя на гостя.
– Договорю с хорошим человеком и тебя послушаю. Быстрее, чем подкую, не подкуется. Погуляй пока, десятничек.
Уважением к вою в речи кузнеца и не пахло. Он и сам был, судя по всему, человеком в Лтаве уважаемым.
– Что за птиц? – перенес внимание на Волшана дружинник. – Слышь, братик, поди сюда!
В кузнице стало тесновато. Мальчишка выскочил вон, когда второй такой же детина возник у ворот.
– Кто таков, спрашиваю! – надвинулся на Волшана первый из братьев.
Кузнец вздохнул, сказал негромко:
– Иди, по добру. К утру сделаю.
И покачал головой.
Волшан молча обошел одного брата, но другой схватил его за плечо. Напрасно. Оборотень дернулся, освобождаясь, и проскочил мимо, наружу.
– Ты постой уже! – догнали его окрик и сильнейший подзатыльник, от которого лязгнули зубы и зазвенело в ушах.
Братья напрашивались на драку, а Волшаново терпение таяло как весенний лед.
– Тебе и десятник не указ, бродник? – зарычал один из братьев.
Собрав последние капли воли, Волшан обернулся:
– Не твоей я дружины, десятник, чтобы в строй вставать по твоему слову. Ухожу уже. Прощай.
– Ну да-а? – растянул полные губы в улыбке второй братец. – Уходит он!
Его здоровенные кулаки сжимались и разжимались в предвкушении