любимый. Я буду ждать.
Оставалось настроить Подниекса против Зенты. Сейчас, когда Густав был у неё в руках, эта задача значительно упростилась. Рута не верила своей удаче. Она давно могла рассказать о связи Гольдштейна и Зенты, но ей надо было, чтобы Подниекс непременно и сразу же поверил. И дело не в еврее, который никогда не сможет оправдаться. Дело в Зенте, к которой благоволил Подниекс. Или теперь, после её, Рутиных, стараний, уже не так благоволит?
– И всё-таки странно, Густав, – потягиваясь, сказала Рута, намеренно не поправляя короткий пеньюар, который заканчивался почти там же, где начинались ноги. – Чем она тебя так очаровала, что ты пылинки с неё сдуваешь? А если меня тебе мало, то можешь быть уверен: ничего тебе не достанется. Всё получает Гольдштейн.
– Гольдштейн?! – изумился Подниекс. – Быть этого не может!
– Ещё как может! У жида с этой Зентой старый роман. А ты и не знал, – съехидничала Рута. – До нас с тобой она у Гольдштейна работала. И в больнице они устроились, как два голубка. Знать бы только, где эта парочка встречается. Ничего, я узнаю.
И, специально выдержав паузу, добавила:
– Под носом у тебя, Густав. Сообщи об этом, иначе будут неприятности.
Рута говорила наугад. Ей нужно было правильно сориентировать Подниекса, но никаких конкретных сведений и тем более доказательств у неё не было, потому что в больнице, где всё на виду, Гольдштейн и Зента соблюдали максимальную осторожность. Зента искала укрытие для Залмана, но единственным местом, где можно было поместить доктора после побега из гетто, был чулан, в котором прятали Лию. А что сказать в больнице, где Гольдштейна видят каждый день? Как объяснить его исчезновение? Решение не находилось, и пришёл момент, когда судьба не оставила выбора. Уже на следующий день, после разговора с Рутой, Подниекс вызвал Зенту.
– Это правда, что у вас был роман с Гольдштейном? Не сомневаюсь, что вы и сейчас поддерживаете отношения.
Зента молчала.
– Этот еврей и вы должны немедленно покинуть больницу. Это всё, что я могу сделать для вас. – И, видя растерянность Зенты, добавил: – Мне достаточно позвонить, и вашего еврея не станет, а вы окажетесь в тюрьме, где красивым женщинам не место. Даю вам время до завтра в память о докторе Балодисе. Жида мне не жаль, другое дело – вы… Хотя и вас надо наказать, но я великодушен. Исчезайте оба и побыстрее.
Раздумывать было некогда. О возвращении в гетто не могло быть и речи. Но как переправить Гольдштейна к Зенте? Они так и не придумали, как это сделать, хотя время было. А сейчас времени нет. Ни одной лишней минуты.
Внезапно Зента осознала, что если Залман не вернётся в гетто и там обнаружат, что он пропал, то следы приведут к ней: ведь Подниекс выгнал их вместе, обвинив в преступной связи. Значит, к ней нельзя. Но куда? Зента ещё пыталась, хотя и тщетно, найти какой-то выход, когда Залман сказал спокойно и обречённо, соглашаясь с тем, что ситуация безнадёжна, и принимая её:
– Придётся возвращаться,