которыми мы сумеем воспользоваться… будьте в этом уверены!
– Вот как! Значит, вы милейшая тетушка, господин д'Эгриньи и господин Трипо, вы являетесь представителями общественной нравственности?.. Изобретательно, нечего сказать! Не потому ли, что господин Трипо смотрел на мои деньги как на свою собственность? Не потому ли…
– Однако позвольте!.. – прервал ее Трипо.
– Я сейчас, мадам, – продолжала Адриенна, обращаясь к тетке, не отвечая барону ни слова, – поскольку представился случай, задам вам несколько вопросов, касающихся неких моих интересов, которые до сих пор от меня скрывали…
При этих словах Адриенны д'Эгриньи и княгиня вздрогнули. Они обменялись тревожным и смущенным взглядом.
Адриенна не заметила этого и продолжала:
– Но сначала, чтобы покончить с предъявленными мне вами требованиями, вот мое последнее слово. Я буду жить так, как мне заблагорассудится… Не думаю, чтобы мне навязали такое унизительное и жестокое опекунство, каким вы угрожаете, если бы я была мужчиной и вела бы ту честную, свободную и благородную жизнь, какой до сих пор была моя жизнь…
– Но это безумная, нелепая идея! – воскликнула княгиня. – Желать жить так – значит доводить до последней границы забвение всех законов стыдливости: допускать такой разврат немыслимо!
– Позвольте, – возразила Адриенна, – но как же живут бедные девушки из народа, такие же сироты, как и я? Они ведь одиноки и свободны; какого же мнения вы о них? Несмотря на то, что они не получили, как я, такого воспитания, которое возвышает ум и очищает сердце, несмотря на то, что у них нет защищающего от дурных соблазнов богатства, какое имею я, – живут же они, честно и гордо перенося всякие лишения!
– Для этих каналий не существует ни порока, ни добродетели! – с гневом и ненавистью воскликнул Трипо.
– Княгиня, вы выгнали бы лакея, осмелившегося в вашем присутствии так выразиться, – обратилась Адриенна к тетке, будучи не в состоянии сдержать своего отвращения, – а меня вы заставляете выслушивать подобные вещи?
Маркиз д'Эгриньи толкнул под столом барона, забывшегося до того, что в салоне княгини он заговорил языком биржевых маклеров; чтобы загладить грубость Трипо, аббат сказал с особенной живостью:
– Не может быть никакого сравнения между этими людьми и особой вашего положения, мадемуазель Адриенна!
– Для католика такое различие между людьми не очень согласуется с учением Христа, – ответила Адриенна.
– Поверьте, что я могу сам быть судьей своих слов, – сухо возразил аббат. – Кроме того, эта независимость, которой вы добиваетесь, может принести самые непредсказуемые результаты, когда ваша семья захочет в будущем выдать вас замуж…
– Я избавлю мою семью от таких хлопот… Если я захочу выйти замуж, я сама позабочусь об этом… Я думаю, что это будет разумнее… хотя, откровенно говоря, вряд ли мне когда придет охота надеть себе на шею эту тяжелую цепь, которую эгоизм и грубое насилие навязывает…
– Неприлично