дальше, – продолжил Сысолятин. – Поручик Мирославлев. Покрывал вышеозначенного шпиона… э-э… Гринзель… тьфу ты!.. Гримзельхазина. Коего заслуженной казни помешал с угрозой оружия. Подлежит расстрелу.
– Нет! – раздался неожиданно звонкий женский голос.
Из толпы быстрыми шагами вышла Щелкалова и стала рядом с офицерами. Такой взволнованной ее еще не видели.
– Три года хранил их господь от вражеских пуль, – горячо заговорила она. – Неужели только для того, чтобы они получили пулю от своих?
– Неужто бабу будем слухать? – раздался бас Лбова. Он стоял в первом ряду.
– Пусть говорит, – сказал ефрейтор с забинтованной головой. Его многие поддержали.
Все в полку рушилось, но уважение солдат к Щелкаловой сохранилось. Хотя ей все чаще приходилось слышать скабрезные шутки и намеки. После года на фронте она по-прежнему была чистой девушкой, и подобные остроты смущали и расстраивали ее. Из сестер милосердия дворянского происхождения осталась лишь она, остальные давно уехали.
– Они ведь такие же русские воины, как и вы! – продолжала Щелкалова.
– Особливо подпоручик, – пробасил Лбов.
– Может быть, и допускали они ошибки, но не убивать же их за это! А поручик Мирославлев и вовсе ни в чем не виноват. Он защитил своего подчиненного. Так обязан поступать каждый командир. Оказался бы рядовой на месте подпоручика, Мирославлев бы и его точно так же защитил. Он своих подчиненных никогда в беде не оставлял!
– Истинная правда! – крикнул солдат из взвода Владимира.
– Вспомните: зимой при неудачной атаке три раненых остались на позиции неприятеля, – продолжала сестра, все более воодушевляясь. – Мирославлев их не бросил, снова повел взвод в атаку. Отбил раненых. Его тогда самого в руку ранило.
– Было такое! Он в первом ряду шел! – зазвучали возгласы. – Освободить его! Командир подходящий! Освободить!
Сысолятин скривил тонкие длинные губы, бросил на Мирославлева ненавидящий взгляд и произнес, почему-то с угрозой:
– Поручик Мирославлев свободен!
Щелкалова взяла Владимира за руку и повела сквозь толпу. Она словно боялась, что Сысолятин передумает. Мирославлев подумал со страхом, что это выглядит комично. Но никто не смеялся. Они отошли к госпиталю. Он поблагодарил ее за вмешательство. Стали отсюда наблюдать за происходящим. К ним присоединился Ясногорский. С начала митинга он стоял в отдалении.
– Как тут Пушкина не вспомнить: «Не приведи Бог видеть русский бунт, бессмысленный и беспощадный», – мрачно произнес он.
– Так… Теперь полковник Елагин, – говорил председатель солдатского комитета.
– Мешал отправкам на побывку…
– Это не побывки, а дезертирство, – прервал его, не оборачиваясь, командир полка.
– Какое дезертирство, если срок возвращения обговорен? – возразил Сысолятин.
– Никто