скот и прочее добро. Воины легко прощались с добычей, монеты, чей звон тешил слух, везти было куда легче, чем гнать людей и табуны.
В этой суматохе никто не вспомнил об Идегее и не искал в огромном стане обещанных им мангытов. А эмир нагнал своих соплеменников у реки Яик близ шумного города Сарайчик. Собрав мужчин на родовой совет, Идегей объявил себя беклярбеком, старшим над эмирами, господином и покровителем племён. Мангыты и ногайцы, которые покинули привычные для них места и опасались гнева Тимура, склонили головы перед Идегеем, чей отец некогда правил ими. Никто и не вспомнил в тот час про старшего эмира Исабека, а он остался верным хану Тохтамышу и, как все преданные повелителю алпауты, скитался где-то в чужих землях.
Идегей ощущал себя победителем. Сбылись его давние мечтания, он стал повелителем и главой ногайцев и мангытов, и на голове его красовалась шапка, сравнимая лишь с ханской. В этот час он поспешил к той, ради кого стремился к цели и достиг невиданного могущества. Первейший среди кочевых эмиров откинул полог юрты Джанаки и вошёл, по-хозяйски оглядев убранство жилища. У слуг не хватало времени, но они постарались на славу, выискали в возах с добычей ковры, цветные войлоки, низкие лаковые столики, серебряные кувшины и чаши. Эмир взглянул на Джанаку-ханшу. Она сидела на мягких подушках, опустив глаза, пальцы её машинально перебирали драгоценности, которые муж прислал накануне.
– Джанака.
Женщина вздрогнула, заслышав его голос. Во вскинутых, удлинённых сурьмой глазах он разглядел слёзы, а она поспешила укрыть их за радостным возгласом:
– Они очень красивые, мой муж, – ожерелье и серьги.
Она протягивала ему драгоценности, словно хотела, чтобы и он полюбовался отделкой и камнями.
– Джанака! – Он глядел на неё торжествующе. – Я провозглашён беклярбеком Мангытского юрта. Я занял место своего отца, теперь я – первый среди мангытов и ногайцев!
Он опустился рядом с ней:
– А ты – моя царица.
Его рука скользнула по лицу женщины, вынуждая её взглянуть на него:
– Ты не рада, хатун? О чём думаешь? Если о нашем сыне, оставленном в старом аиле, то скоро он будет с нами. Я послал за ним людей. Или иное беспокоит тебя, поверь мне свои думы.
Она взглянула робко, словно опасалась, говорить ли ей. Наконец, выдохнув, прошептала:
– Я не могу спать ночами, боюсь за отца. Скажите, эмир, что с ханом Тохтамышем?
Она со страхом ожидала ответа, глядела на широкоскулое, смуглое до черноты лицо Идегея. В его раскосых глазах не было ни гнева, ни сочувствия, одна пустота, которой Джанака боялась больше всего. Эмир притянул женщину к себе, поцеловал сначала легко с нежностью, а после с силой, укусив губу. Она вскрикнула, прижала ладонь к кровоточащей ранке.
– Твои губы были сладкими, а теперь солёные от крови. Но какие бы они ни были, не хочу, чтобы они произносили имя «Тохтамыш». Забудь о нём, слышишь, жена, забудь навсегда.
Голос