чувства великий джихангир не мог, он приготовился к очередному витку войны. Но пока не пришло время для решающей битвы, и Тимур в своей обычной манере принялся выжидать и тянуть с ответными действиями, для того и был прислан в Сарай ал-Джадид посол Шамеаддин Алмалыкский.
Этой ночью не спалось и хану Тохтамышу. Повелитель Великой Орды решал сложную задачу, он понимал: эмир Тимур прислал своего переговорщика не для объявления военных действий. Когда желают битвы, не шлют послов, тогда собирают войска и идут на земли врага. Но поверить в то, что непобедимый Тимур желает мира после того, как хан разорил Ширван, Тохтамыш не мог. Он достаточно пожил на этом свете, видел много предательства и измены, слушал речи хитрецов и льстецов, и сам хитрил и изворачивался. Но сейчас он не мог угадать одного, самого важного для него – каковы истинные намерения Тимура.
– Что желает хромой старик, – шептал Тохтамыш, – что он держит в мыслях, а что на сердце? Как мне говорить завтра с его послом: принять с почестями или прогнать с позором?
Он желал бы окончить дело с достоинством, только Тимур, который ничего не забывал и никогда не прощал, сможет ли выпустить из памяти годы противостояния и соперничества? Признает ли самаркандский правитель в нём, хане Тохтамыше, равного ему государя?
– Война, – забывшись, говорил вслух хан. Он мерил пространство огромного зала шагами усталого, согбенного заботами человека. – Орда не готова к новой войне с Тураном. Слишком велики были недавние потери, женщины не успели вырастить новых батыров, и в казне недостаточно денег. Богатые караваны обходят Сарай ал-Джадид стороной, а всему виной старик, засевший в Самарканде. Он возвысил себя до высот, которых недостоин, он желает распоряжаться потомками великого Чингисхана, как своими любимыми фигурками в игре шатрандж[18]! Ничтожество, возомнившее себя божеством!
Гнев, распалившийся в сердце, был так силён, что повелитель уже не мог остановиться. Он выкрикивал ругательства и проклятия, потрясал кулаками и обращал их к высоте куполообразного потолка. Но холодные стены внимали ему с равнодушием, и Тохтамыш внезапно смолк. Он без сил откинулся на подушки трона, сидел опустошённый, словно вся сила и желания ушли из него вместе с яростным выпадом. «Я заключил выгодную сделку с Русью, – отрешённо думал он. – Московский князь был рад прикупить к своим землям новые угодья[19], но Орда по сей день не получила обещанные обозы с воинским снаряжением».
Василий I ещё осенью сообщил, что послал из Москвы большой обоз с русскими доспехами. Но обоз шёл медленно, и хан чувствовал, как время, отпущенное ему, утекает подобно песку, сочившемуся сквозь пальцы. Тохтамыш протянул руку за кувшином с вином. Он не пил запретного питья всю свою жизнь, но к закату зрелых лет пристрастился к напитку, помогавшему обрести дух праздности, когда заботы и тревоги отягощали душу.
– О, вино, – шептал он, – ты даёшь одно за другим три плода: удовлетворение,