за день или это для него – мука.
– Да вижу я, как ты спрашиваешь… – Лена опустила глаза. – Они же все равно дверь закроют…
Такую Лену он мучить не может…
– Ладно, – ответил он легко, – разберемся…
Помимо того, что Ольховский устал от жены и не прочь подложить Лену под другого, он, Ольховский, еще и жалеет ее…
– Разберетесь? – ожила Лена и снова весело зашипела утюгом. – Я им все приготовлю…
– Презервативы? – скупо пошутил Ольховский.
– Тьфу на тебя… Еду. Хотя о презервативах надо с ним поговорить.
– Ты опять? – вскипел он. – Сами разберутся.
– Хотелось бы…
Снова поставив утюг, она легко сорвала платье с гладильной доски и поколыхала им в воздухе:
– Никуда мы с тобой, Сережа, не ходим. Сейчас ты увидишь, какая я могу быть красивая!
Лена уехала в шестом часу, детей еще не было. После занятий они собрались гулять – к счастью, это развлечение компьютер у них отобрать не смог.
Проводив жену, Ольховский расслабленно упал в кресло. Сейчас грядущая Настя не казалась ему таким уж кошмаром. Плюсы начинались с того, что никто и ни в чем его не мог уличить. И задать вопрос, в ответ на который Сергею пришлось бы врать. Можно, наконец, выпить кофе в тишине – тоже роскошь. При этом чем-то мучительным тяготилась голова, придавая усталости…
Хотя теперь он точно хотел, чтобы Настя не приходила. Он готов провести весь вечер в этом кресле, размышляя над Настей, но он никак не хотел ее видеть. Приятной розовой фантазии было вполне достаточно, больше – не надо. Не на-до!
К нему на руки, коротконогая и оттого неловкая, попросилась собака. Он приподнял ее за грудь, опустил к себе на колени. Фрося подвернула передние лапы и легла, устраиваясь поудобнее. Картина была закончена – больше никто не нужен.
Они все же пришли. И они смеялись…
– Пап, это мы, – радостно сообщил сын, от которого тянуло восторгом и алкоголем.
– А это мы… – равнодушно сообщил Ольховский, потом добавил: – Здравствуй, Настя.
Из комнаты Настя была ему не видна.
– Здравствуйте, – четко и приветливо ответила она, как дрессированная секретарша или стюардесса.
Ольховский закрыл глаза. Надо было спокойно выдохнуть и никуда не торопиться. Детский алкоголь сделался последним аргументом. В юности с него начиналось все – хорошее и плохое, а хорошего в юности, как известно, всегда гораздо больше плохого. Да и плохое-то выглядит буднично и беспородно. Даже гибель знакомого паренька, по пьяни прыгнувшего в смерть с моста Александра Невского, забылась так же, как все остальное плохое забывается в девятнадцать, когда все еще почти бессмертны. Алкоголь, вне зависимости от пола, лишал девственности. Давал неожиданный отпор сильным. Придавал и без того опьяненной молодостью жизни легкий оттенок избранности и безумства. До какого-то времени алкоголь был лишь поводом…
Алкоголь