ослеп и оглох. Смотрел ввысь так, словно ступени вели его в небо. Он не пошевелился, когда сборщица крикнула: «Эй, лови!» и бросила горсть черемухи. Черный град осыпал его лицо, плечи, руки; мягкие ягоды скатились на землю. Элька сердито взмахнула темно-пятнистой ладонью – хотела, наверное, что-то сказать… и вдруг до нее доперло. «Дураки!» – взвизгнула она возмущенно (хотя Матюша был совсем ни при чем), сдвинула коленки и, натягивая на них сарафан, не удержала равновесия. Она бы упала, но Робик, очнувшись, успел подсунуть руки под ее круглую попку и спину. Вместо «спасибо» эта неблагодарная закричала: «Кретин!» и стукнула спасителя в ухо. В мгновение ока выпрыгнула она из нечаянных объятий Робика, пробарабанила босоножками по ступеням и ускакала домой. По тому, как дрожали ее губы, мальчишки поняли, что Элька сочла пробуждение их пола предательством по отношению к ней.
Пламенея лицом и ухом, Робик подобрал выброшенное ведерко. Они молча отнесли лесенку в песочницу. Друг не стал объяснять Матюше, с чего на него нашло помутнение мозга, и не попрощался, только кивнул. Впрочем, можно было не объяснять. Матюша давно приметил Элькину припухшую грудь, но не придавал значения внешней перемене подружки, ведь кое-что происходило и с ними. До «черемухового» случая в его голове мысли не возникало связать с Элькой тайную, стыдную часть жизни Робика. Матюша знал ту же тайну, он тоже постигал ее наедине с собой, но не Элька отжигала с ним в ночных фантазиях. Так, какие-нибудь взрослые девушки с картинок.
…Куча девчачьих трусиков, колготок, носков постоянно висела на веревке в прихожей Рабиных. Из ванной несло стиральным порошком, в кухне пахло пригоревшей овсяной кашей. Склеротичная старушка, дрожа серебряной головкой, бесконечно спрашивала с кресла: «Где мама? Мама где?» В комнате слышалась ссора сестриц: «Твои трусы!» – «Нет, твои». – «Мои были целые, а на этих дырка!» Робик с Матюшей усмехались, стоя у двери. Тетя Раиса ворчала: «Взяли бы да зашили, лентяйки».
Поиграв напоследок в кораблики, друзья разошлись, как в море корабли. В первый раз за тринадцать (с минусом двух младенческих) лет Элька не позвала мальчишек на день рождения и к ним не пришла. Без нее они играли в футбол, потом в хоккей. Робик терзался, и Матюше не хватало Эльки. Ребята спрашивали: «Из-за чего поссорились-то?» Не привыкли видеть их гуляющими отдельно. Робик наливался багрянцем, Матюша отвечал: «Так, мелочи жизни. Завтра помиримся».
Но помирились они нескоро.
Рубежи мальчишеского обитания расширились освоением города и окраин. Жизнь потихоньку обрастала недвусмысленностью мужских понятий. Как звери метят свой ареал, а самцы отстаивают территории гаремов, Матюша и Робик начали вдруг испытывать частнособственнические чувства ко двору и вошли в команду «крутых» пацанов. Сколотил ее парень, собиравшийся весной в армию. Сам и назначил себя вожаком. Завсегдатай субботних дискотек в районном Доме культуры, он рассказывал о часто вспыхивающих там роскошных побоищах с кастетами и велосипедными