правитель взял Иерусалим и изгнал крестоносцев. Саладину противостояли враги пострашнее монгольского хана.
Каждую ночь, когда войско вставало лагерем на ночлег, Ала ад-Дин изучал при свете лампы написанную самим Саладином летопись его знаменитых сражений. Прочтя несколько строк перед сном, шах клал рукопись под подушку. Вместе с личным экземпляром Корана летопись составляла бесценное достояние шаха.
Ранним утром в завешенном шторками паланкине было еще прохладно, хотя восходящее солнце обещало палить безжалостно. В нарушение поста Ала ад-Дин Мухаммед начал день с тарелки фиников и кураги, запив все большим глотком холодного йогурта. Слуги принесли вяленую баранину и хлебную лепешку, которая давно зачерствела, но это не имело значения. До Отрара оставалось всего несколько дней пути, и, как только город будет освобожден, недоумок Иналчук попотчует своего двоюродного братца вкуснейшим мясом и лучшими фруктами.
Внезапно за шторками паланкина кашлянул слуга, и Ала ад-Дин Мухаммед вздрогнул.
– Что там еще? – спросил шах.
Шторка отодвинулась, и снаружи показался слуга, который стоял на верхней ступеньке лестницы, закрепленной ремнями на животе слона.
– Остался кофе, господин.
Ала ад-Дин Мухаммед кивнул и протянул руку за чашкой. Войско тронулось в путь почти час назад, и шах был приятно удивлен горячему, еще дымящемуся черному напитку. Поднося чашку к губам, шах наклонял ее осторожно, чтобы не пролить драгоценный напиток себе на бороду.
– Как это он у тебя не остыл? – недоумевал шах.
Видя, что господин доволен, слуга улыбнулся:
– Я поставил горшок в кожаный мешок, господин, вместе с золой, что осталась утром от костра.
Причмокнув, шах Мухаммед сделал глоточек восхитительного горького напитка.
– Молодец, Аббас. Здорово придумал.
Шторка паланкина задернулась, и слуга медленно полез вниз, стуча башмаками по деревянным ступеням под брюхом огромного зверя. Вне всяких сомнений, голову Аббаса уже занимали мысли о том, чем накормить своего господина после полуденной молитвы.
Если бы это было позволено, шах, пожалуй, даровал бы своим воинам освобождение от молитвы, пока войско было на марше. Ежедневно чтение молитв отнимало по три часа драгоценного времени, и постоянные остановки ужасно беспокоили шаха. Но тогда соперники получили бы повод обвинить его в нетвердости веры, и шах в который раз отказался от этой мысли. В конце концов, именно вера делала его людей сильными. Слова пророка убеждали их в необходимости молитвы, и даже шах не в силах был им противиться.
Ала ад-Дин Мухаммед наконец свернул из широкой долины и повел войско на север, к Отрару. Впереди тянулась гряда бурых гор, перевалив через которые армия воинов, закаленных песками южных пустынь, обрушится всей своей мощью на орду диких монголов. Раскачиваясь в паланкине, Ала ад-Дин закрыл глаза и подумал о тех, кого он вел с собой на войну. С потерей конницы Калифы у шаха осталось всего пятьсот