от группы.
Учитель проводил её грустным и обречённым взглядом.
– Ты что? Что с тобой, Гриша? – спросила Тоня, чуть не плача, поражённая странно-грубым поведением мужа.
– Тоня, мне это всё не нравится. И стихи какие-то… как провокация. Чужие стихи. Как оплакивают махновца Опанаса. Ишь ты, плакальщик нашёлся! О бандите стихи. Не стоит нам тут быть. Пойдём.
– Гриша, да он же о Котовском…
– Ты, Тося, мало настрадалась? Ещё хочешь? За чужие стихи? Пойдём.
На обратном пути Григорий поучал Тонечку:
– Вот что ты о Котовском знаешь?
– Ну, то, что и все… Красный комдив, банды бандита Махно гонял. Смелый был, отважный, решительный, за народ бился и был очень счастлив во всех своих делах, всё ему удавалось, только вот его бандит убил… Ты что скривился? Я что, не то говорю?
– Тось, да ты пойми, у Котовского всё в жизни перепуталось. Сегодня он сам бандит, завтра за бандитами гоняется. Сегодня он банки грабит, завтра от повестки на фронт уклоняется, а послезавтра – он член Реввоенсовета СССР. Вот холера! В смысле Котовский – холера! Ты знаешь, он же был сиротой, но ему повезло, многие люди по доброте своей о нём заботились, в училище определили. На агронома учиться. Так он там с эсерами связался вместо учёбы! Их взгляды ему приглянулись, вишь ты. А после, как отучился, так он просто как с цепи сорвался. То грабил, то… В общем, много чего говорят. Вот и ты слышала, что он якобы украденные деньги батракам отдавал… Может, случалось, что и отдавал когда… А когда и сам тратил. На разгул. Я вот тут слышал, что в 1904-то году его короновали местные уголовники, в «паханы», знать, выбился.
Тоня тихонько ахала, не забывая придерживать девочек. Они уснули и постоянно во сне сползали с жёсткой скамейки. А Григория «понесло».
– Вот ты мне про деда говорила, того, что от вас отказался, что ему дворянство дали за русско-японскую войну, за героизм. А Котовский, не будь дурак, с этой войны-то и дезертировал! Конечно, что он там забыл? Вернулся сюда, стал тут помещикам имения жечь да и загремел на каторгу. В Забайкалье, в Нерчинск. И что же? Тут же стал вроде как сотрудничать с царскими властями.
– Гриш, отец говорил, каторжане нам всю забайкальскую часть дороги и построили. Это что же, и Котовский нашу дорогу строил? Мы же по ней ехали сюда… а ты говоришь…
– Что ж, видать, и он руку приложил. Да только не рассчитал маленько, когда к властям там примазывался-прилаживался. Его-то под амнистию не подвели! Уголовник же был.
– Ка… какую амнистию?
– На трёхсотлетие царского дома. Тогда большая вышла амнистия. Но не для «блатных».
– Вот ты, Гриш, так плохо о нём говоришь, а тот учитель такие стихи про него… До сих пор голова кружится, и на душе так… Прямо летит душа. Вот как!
– Ты стихи слушала, а я суть услышал. Вредная суть. И коммунистов очерняет потихоньку, и бандитов жалеет. Не тот это поэт. Вот почему он про Котовского? Потому, что эдакая романтическая фигура! Эдакий Стенька Разин. А на поверку? Хитроумный разбойник и умел вывернуться из любой истории.
– Да уж, так и из любой. Сам вот давеча сказал – не попал под амнистию
– А