пылью. Софья Ильинична закачала головой и хозяйственно начала смахивать ее платком. Возле одного из окон стоял рояль, тоже выполненный из светлого дерева. Вся комната была наполнена какой-то легкостью и красотой, словно музыка впиталась в ее стены, обстановку и осталась здесь звучать навсегда…
– Это комната вашего отца, Ильи Алексеевича Курагина… – угадал Григорий.
– Да, – улыбнулась женщина, – отец здесь репетировал и часто, когда был недоволен собой, оставался спать прям на голом деревянном диване. Мама говорила, что уговаривать в такие минуты его бесполезно. Он лежал на спине, одетый, скрестив руки на груди, и смотрел молча в потолок, как будто готовился к новому рывку… и так и засыпал. Тогда мама на цыпочках заходила к нему и подкладывала под голову подушку. Потом, вздыхая, выходила и закрывала дверь комнаты, говорила: «Опять встанет разбитым и не в духе…» Однако утром мы могли проснуться рано от его пения. А потом он выходил довольный собой и требовал кофе. Все понимали: с утра получилось то, что не давалось ему вечером. Мы с Полиной любили, когда папа был таким… – Софья Ильинична вздохнула, и на лице ее появилась тоска… Тоска по детству, которого не вернешь, по жизни, которая была в этом доме когда-то давно…
Григорий смотрел на хозяйку дома с детским любопытством и восторгом. Он сейчас переживал вместе с ней каждое ее воспоминание, каждую ее эмоцию. Когда Софья Ильинична говорила о прошлом, об отце, о матери, обо всех близких, ее лицо излучало свет, от которого и ему становилось теплее.
В голове у Гриши кружилась карусель из мыслей и представлений, под звуки оперы с пластики, давно замолчавшей где-то наверху… Картины, книги, старинная мебель, строгий прадед-купец, его красавица дочь Елизавета, влюбленная в неудачливого поэта; оперный певец, без устали репетирующий в этой комнате; доктор, играющий «Лунную сонату»… и две девочки в красивых платьицах, бегающие по дому между всеми, играющие и смеющиеся; мама, окликающая их на французском… Гриша не знал этого языка, но на секунду ему почудилось, что он отчетливо слышит ее невероятно чистое произношение…
– Ну, чувствую, я совсем заговорила вас, Григорий, вы устали, – сказала Софья Ильинична.
Гриша встрепенулся:
– Я совсем не устал! Софья Ильинична, мне бы очень хотелось… если это удобно, взглянуть хоть одним глазком на вашу знаменитую библиотеку. Дело в том, что я очень люблю старинные книги и про библиотеку Курагиных уже слышал. Ведь она осталась в доме?.. – он опять покраснел.
Женщина улыбалась, и в глазах ее заиграли озорные огоньки. Будто она, наконец, узнала важную Гришину тайну.
– Тогда нам надо пройти еще дальше, – и она весело махнула гостю, чтобы тот следовал за ней.
Они шли сквозь еще один узкий и длинный коридор куда-то вглубь первого этажа. Гриша понял, что дом внутри был гораздо больше, чем казался снаружи. По стенам этого коридора висели гравюры и иконы. Двери здесь были чуть ниже и тоже все заперты. Но когда они прошли до конца, оказались в большой столовой.