Он не слышал криков, не воспринимал мельтешение оружия, словно по-прежнему плыл в какой-то густой жиже, зовущейся апатией. Но нечто все же заставило его остановиться.
Разочарование? Нет. Раздражение? Скорей всего. Разве можно допустить и тень сомнения в том, кого любишь искренне. Даже чувствуя отголоски изменчивого сердца, пустившегося в пляс в горячке событий. Нет. Это то же самое, что винить кусок прожаренной вырезки за прикосновение к милым твоему сердцу губам. Невозможно, а раз так, остается лишь приступить к трапезе…
Молнии будто разом вонзились в землю, и зверь с вставшей дыбом шерстью медленно, будто хромая, поковылял на трех лапах. В его движениях не было никакой логики, наоборот, все выглядело так, точно обессиленная тварь скоро потеряет остатки достоинства и испустит дух. Чернота в глазах рассеялась. Теперь он видел каждого. Не воспринимал их просто как толпу парного, все еще двигающегося мяса, а оценивал, что пара десятков арбалетов была направленна на него и эта сила представляла некую опасность.
Отряд рыцарей был не робкого десятка, многие прошли через тяжелые битвы, совершали подвиги, некоторые были представлены к наградам. Каждый среди них хорошо владел оружием и знал зону идеального его применения, для арбалета это было порядка восьмидесяти метров. Страх был почти им неведом, да и какой страх, когда ты уже не раз мчался на строй, ощерившийся рядами копий. Люди поистине полны жажды убийства, когда дело касается себе подобных. На поле боя мы ничем не отличаемся от зверей. Вот только скажите, как можно вспоминать, что «люди – это самые страшные звери» перед оскаленной мордой, полной кривых зубов и глаз, ярко мерцающих в темноте. Зверюга «хромала» не спеша, словно присматриваясь к тем, кого пустить на фарш в первую очередь, порыкивала, с ленцой распахивая зубастый капкан.
– Госпожа, что вы творите? Луис! В сторону! Возможно, эта тварь когда-то и была сеньором де ла Ронда, но теперь она опасна. Мы попробуем его задержать! Бегите!
Хоть Рауль и был молод, но его горячее сердце не могло иначе, а руки, тянущие клинок из ножен, отнюдь не тряслись в ужасе. Его любимой угрожала опасность, и это… придавало ему сил стократно. Ему были понятны чувства Беатрис, но для себя он уже все решил, глядя как та поднимается из травы и кричит что есть мочи, призывает зверя остановиться, умоляет его. Это лишь укрепляло его уверенность. Теперь, именно теперь он может совершенно свободно заколоть своего противника. Он может стереть его снисходительную ухмылку из своей памяти. А если получится, то и из ее…
– Приготовиться! Арбалеты на изготовку!
Его голос дрожал от возбуждения, в нем появились какие-то истеричные нотки. Ах, как он этого желал, и совсем не замечал низменность таких чувств. Поистине, любовь дает сил, бесконечно воодушевляет, но если ты глупец, то все, что тебе остается – это тереть глаза, не выдержав ослепительного сияния.
Двумя днями позже…
Хмурый