при оценке их знаний и усердия. А последнего ни у кого не наблюдается. Все беспредельно легкомысленны, безалаберны и необязательны.
Глеб Яковлевич, отрывается от журнала и оценивающе, придирчиво и выматывающе долго сморит из-под очков на аудиторию.
– Баскетболисты, говорите? – спрашивает он и получает в ответ нестройное и почему-то виноватое «да».
– И баскетболистки? – раздумчиво изрекает он.
– Да, – хором откликается женская часть группы.
– Это хорошо, – говорит он.
Изморенным ожиданием девушкам становится плохо от тягостных предчувствий.
– Староста! – вдруг призывает Глеб Яковлевич. – А откройте-ка нам, милый друг, форточку! Что-то здесь очень душно.
Староста, как пружинистый болванчик, подскакивает со своего места, бросается к окну, легко достаёт высокую ручку форточки и раскрывает створку.
– Замечательно! – благодарит его Глеб Яковлевич. – А то вас здесь много, а воздуха мало.
Он берёт в руки опостылевшую всем стопку листов и, держа её у груди, опять по кругу оглядывает измученную и изнурённую ожиданием аудиторию.
Из-за его спины виден стоящий в углу у окна скелет, и создаётся впечатление, что он иронично поглядывает пустыми глазницами на студентов.
На его груди среди белых рёбер красуется ламинированный бейджик на красной ленточке. На бейджике крупными буквами напечатано имя Йорик, а рядом – фотографии черепа анфас и в профиль.
Глеб Яковлевич оглядывается на Йорика, сдвигает очки на кончик носа и окидывает учебное пособие долгим пристальным оценивающим взглядом.
– Что-то он у вас сегодня какой-то невесёлый! – констатирует профессор.
Обычно студенты к Йорику неравнодушны и любят наряжать его. На 1 мая ему повязывают алую косыночку, на 8 марта прикрепляют к фалангам пальцев веточку мимозы, а на Новый год украшают его старые синтетические кости ёлочными шариками и блестящими гирляндами. Девушки иногда тренируются на нём в завязывании шарфиков и платочков разными новомодными хитроумными способами.
Обращение Глеба Яковлевича к бедному Йорику повергает аудиторию в прострацию.
В воздухе витают гадкие флюиды ожидания коллективного провала.
«Затейник!» – крутится в голове форварда характеристика, данная профессору предыдущими поколениями.
Глеб Яковлевич отрывает взгляд от несчастного, кажущегося с течением времени перепуганным и забитым Йорика и останавливает его на уже ненавидимой всеми пачке бумаги в своих руках.
Он вытягивает руки вперёд, перелистывает её, кладёт на стол, достаёт снизу последний лист и начинает сосредоточенно и с каким-то садистским смаком комкать.
Группа измочаленных студентов обречённо следит за его движениями, и каждый чувствует себя таким же хрупким листом бумаги формата А4, подвластным любому капризу и непредсказуемой скверной прихоти.
Ровный гладкий лист