дребезжать. Отец мгновенно забывает и про нас, и про иностранную литературу, надевает ботинки и бежит на улицу.
«Спасибо вам, спасибо», – повторяю я про себя.
На следующее утро мы идем смотреть на взорванного в собственном подъезде бизнесмена, жившего в соседнем доме. Его самого целиком мы, конечно, не находим, зато находим развороченный подъезд, выбитые стекла и маленькие кусочки бизнесмена, которые еще не успели убрать. Говорят, что у него остались жена и двое детей. На месте детей я бы не побрезговала и подобрала бы пару кусочков своего папаши. Ведь другой возможности проститься с его останками им уже не представится.
– Кажется, птицы все-таки прилетали, – говорю я, – но почему они напали не на того?
Ты удивленно смотришь на меня. Ты не понимаешь, о чем я.
Я проводила тебя до самой квартиры, твоя мать разрешила мне остаться всего на полчаса, так как вечером у вас какой-то сектантский праздник.
Я эти праздники не люблю, меня на них никогда не приглашают, потому что я неверующая, а тебя они отдаляют от меня. После них ты всегда такая радостная: рассказываешь, как вы пели песни про бога, молились, играли в веселые игры и ели много всего вкусного. Песни про бога мне не нравятся, я предпочитаю свои собственные.
Мы сидим в твоей комнате на полу, облокотившись о кровать, ты показываешь мне свои рисунки, а я чувствую, как наше время съедает кусок за куском чей-то прожорливый рот.
– Ты правда веришь в бога? – спрашиваю я.
– Мне кажется, что верю. Но мне не всегда это нравится, – отвечаешь ты.
– Почему не всегда?
– Мама говорит, чтобы я молилась ему каждый день. Но иногда мне совсем не хочется разговаривать с богом, и тогда мама заставляет меня.
– И что ты тогда ему говоришь?
– Я пробую рассказать ему, как прошел мой день, но мама… – Ты запинаешься. – Мама начинает кричать, что я лгунья и что я должна просить прощение за то, что не хочу говорить с богом. А еще рассказывать ему обо всем плохом, что сделала за этот день, и опять просить прощения.
– Но ты ничего плохого не делаешь! – возмущаюсь я.
– Надеюсь, – грустно говоришь ты.
– Странно, мой отец в бога не верит, но заставляет меня делать примерно то же самое – рассказывать ему, что я сделала плохого, а потом просить у него прощения.
– Лучше уж просить прощения у бога.
– Это точно, бог хотя бы не может погладить тебя по голове и сказать – «больше не ври папе». Вот это особенно мерзко.
– Фу! – говоришь ты, видимо, в красках представив моего отца.
Думать об отце мне не хочется, и я начинаю разглядывать карту королевства, нарисованную тобой.
– А тебе не кажется, что рай чем-то похож на наше королевство? – лукаво улыбнувшись, спрашиваешь ты.
– Нет, не похож. – Меня удивляет, как жестко звучит мой голос. – Рай – он для всех, а королевство только для нас. Он мало чем будет отличаться от мира, в котором мы живем, если туда отправятся все те же самые люди, что живут здесь. К тому же, чтобы попасть в рай, нужно умереть.
– Вот