Буонарроти, и наплюю на Меркаптана, а что касается этого вот гамбрилоида, так на него я вообще не стану обращать внимания. Я сяду и…
– Кстати, о сидении, – сказал Гамбрил. – Мне хотелось бы уговорить вас заказать себе пару моих патентованных пневматических брюк. Они…
Колмэн только отмахнулся.
– Не сейчас, не сейчас, – сказал он. – Я сяду и буду слушать, как физиологус говорит о почках, а сам тем временем буду поедать их – sautés[37]. Sautés, обратите внимание.
Он положил шляпу и палку на пол подле себя и подсел на уголок, между Липиатом и Шируотером.
– Двое верующих, – сказал он, на минуту кладя руку на плечо Липиата, – и трое жестокосердных неверных – лицом к лицу. Так, Буонарроти? Мы с вами оба croyants et pratiquants[38], как сказал бы Меркаптан. Я верую в единого дьявола, отца недержателя мочи и кала, в Самаэля и в супругу его, всепорочную девку. Ха-ха! – Он рассмеялся своим жестоким искусственным смехом.
– Попробуйте вести тут цивилизованные разговоры, – пожаловался мистер Меркаптан, с присвистом произнося ц, любовно задерживаясь на в и растягивая первые два и в слове «цивилизованные». В его устах это слово, казалось, приобретало какую-то новую значимость.
Колмэн не обратил на него ни малейшего внимания.
– Расскажите мне, физиологус, – продолжал он, – расскажите мне о физиологии Архетипа[39]. Это страшно важно; Буонарроти, я знаю, разделяет мое мнение. Есть ли у него boyau rectum[40], как сказал бы тот же самый Меркаптан, или нет? Вольтер понял, много лет назад, что от этого зависит все. О его ногах мы знаем из высокоавторитетных источников, что они были «прямые; а подошвы его ног были, как копыта теленка». Но внутренности… вы должны рассказать нам о его внутренностях. Ведь правда, Буонарроти? А где мои rognons sautés?[41] – крикнул он официанту.
– У меня желчь разливается, когда я вас слушаю, – сказал Липиат.
– Надеюсь, это не смертельно? – Колмэн заботливо посмотрел на своего соседа; потом покачал головой. – Тяжелый случай; кажется, смертельно. Поцелуй меня, Стиви, и я умру счастливой. – Он изобразил воздушный поцелуй. – А чего копается физиологус? Ну, толстокожее, – раз, два, три! Отвечайте. В ваших руках ключ от всего на свете. Ключ, понятно вам это? Помнится, когда я околачивался еще в школе и торчал там в биологической лаборатории, вскрывая лягушек, – мы распинали их булавками пузом вверх, как зелененьких христосиков, – так вот, когда я сидел как-то там, размышляя над лягушечьими кишками, вошел лабораторный служитель и обратился к нашему биологу: «Пожалуйста, сэр, не дадите ли вы мне ключ от Абсолюта». И вы только подумайте – биолог спокойно сунул руку в карман штанов, извлек оттуда маленький французский ключ и, не говоря ни слова, передал его мальчишке. Что за жест! Ключ от Абсолюта. Надо сказать, впрочем, что нашему мальцу нужен был всего только абсолютный спирт – вероятно, чтобы замариновать какой-нибудь мерзкий выкидыш. Упокой, Господи, душу его. А теперь, Castor Fiber, давайте-ка нам ваш ключ. Расскажите нам об Архетипе, расскажите нам о первозданном Адаме, расскажите нам все о прямой кишке.
Шируотер